Марианна Кожевникова - Простые вещи

— Положительно смотрю, — отозвалась Наталья Петровна. — Мы в этом году что-то дома засиделись, а раньше…

— Завтра я вас на старую квартиру отвезу, заберете все, что вам надо. Доставка уюта на дом по средам и понедельникам. Туалетный столик и зеркало сегодня же упакую. Количество ездок не ограничено. А хотите, можем и в магазин съездить, там себе что-то присмотрите.

— Спасибо, Санечка, я подумаю. Ты, что ли, в Москве ночевать останешься? Так я тебе в гостиной на диване постелю, — заботливо предложила Наталья Петровна.

— Затеряюсь я на вашем диване, — горестно вздохнул Саня. — Велик больно.

— Дивана боишься, а милиции нет?

— Милиции не боюсь, — подтвердил Саня. — Я и выпил-то всего две рюмки, и поеду часа через два, не раньше.

Ему пришла в голову еще одна замечательная мысль, и он хотел осуществить ее завтра утром, как встанет. Здорово получится, честное слово! Гирлянды искусственных цветов, развешанные там и здесь для украшения замечательной новой квартиры, не согрели ему душу. Жестколистное экзотическое растение в кадке тем более. «Словно лопасти латаний на эмалевой стене», — закачались у него в голове строчки Брюсова. Куда ни войдешь, повсюду теперь латании на эмалевых стенах. Вот только Валерий Яковлевич имел в виду кафельную печку-голландку, на нее и ложились вечером лапчатые тени, а сама она дышала теплом… Завтра Саня накупит у бабушек-старушек гераней для тети Наташи — розовых, красных, белых. Сколько он себя помнит, у них всегда герани цвели по окнам. Бывало, за окном темнота, сырость, а на окне живая жизнь пламенеет. Герани — цветы неприхотливые, отдачливые, забот немного, а радости хоть отбавляй. Завтра он этой жизнью и заполнит квартиру, пусть полыхает по подоконникам. Поутру дети с внуками старикам «доброе утро» скажут, потом старики с цветочками поздороваются, так и приживутся. А то уж больно крутой курс на перемены взяли, не по возрасту.

Жизнь снова сияла для Александра Павловича всеми красками, кипучая энергия била ключом. Как известно, «пока не требует поэта к священной жертве Аполлон, в заботы суетного света он малодушно (или энергично?) погружен».

За столом сидели долго, сначала только ели и пили друг за друга, а потом и разговорились. За разговорами о том о сем дело дошло и до кольца. Саня достал его из бумажника и протянул отцу.

— Ничего тебе не говорит гусь-лебедь?

Тот повертел кольцо в руках, внимательно рассмотрел и отрицательно покачал головой:

— Ничего. А откуда ты его взял?

— В бабушкином сундуке нашел. И хочу выслушать семейное предание о крепостной девушке и барской любви. Правда это или выдумка?

Брови у отца изумленно поползли вверх.

— Первый раз слышу! Это что еще за история?

— Бабушка как-то своей подруге рассказывала. Тете Лере. Помнишь такую? Строгая, чинная старушка с пучком. А я рядом вертелся, уловил что-то краем уха, а расспросить потом не удосужился.

— Помню тетю Леру. Одинокая, с трудной судьбой женщина. Она же у нас до самой смерти прожила, матушка ее приютила. В чем, правда, трудности состояли, не знаю. Нам не говорили, мы не спрашивали. У нас со взрослыми словно бы молчаливый уговор существовал: не в свое дело не мешаться. Так про кого же матушка рассказывала? Про свою мать или, может, про бабушку?

— Думаю, про свою бабушку, про твою прабабушку, а про мою и вовсе пра-пра.

— А ты знаешь, что матушка у меня была большой выдумщицей? Могла и для интереса такую историю выдумать.

— Но ты же видишь, кольцо с гербом! Я его в сундуке нашел. Откуда-то же оно взялось!

— Не знаю откуда. Понятия не имею. Для нас, знаешь, прошлого вообще не было, мы в будущее смотрели. Прошлое для нас — война, которую отцы прошли. О войне они нам иногда рассказывали. А о другом прошлом речь не велась.

Александр Павлович задумчиво покачал головой: да, отец прав, так оно и было. Он и сам никогда семейным прошлым не интересовался, даже в голову не приходило. Его сверстники тоже вперед смотрели. А почему, спрашивается? Старшее поколение тем часом ушло, теперь и расспросить некого…

— Почему мы ничем не интересовались? Понять не могу, — недоуменно проговорил он.

— Понять-то можно, — заговорила Наталья Петровна. — Боялись люди назад оглядываться. У каждого за спиной опасная родня: у одних раскулаченные, у других священники, у третьих дворяне. Я сама помню, как моя бабушка в старости, когда уже не совсем в себе была, все просила старые фотографии уничтожить, боялась, что ее братьев-кораблестроителей в форменных тужурках за офицеров примут и маму отправят куда подальше.