Августо Кури - Покупатели мечты

В этот момент я попросил Учителя подняться на сцену. Он сопротивлялся, но я настоял. Его выход не был запрограммирован, но люди с растерзанными жизнями должны были услышать этого человека, как услышал его я.

Оборванец уступил мне. Уголовникам было трудно понять, как такой несчастный мог быть лидером группы. Учитель обвел взглядом зрительный зал, почувствовал, что присутствующие расслаблены и постепенно начинают приходить в себя от шока. То, что на этих людей снизошел свет, потрясало.

Учитель не хотел давать какие бы то ни было объяснения, не хотел быть лектором в традиционном смысле, поэтому он еще раз отдал предпочтение сократовскому методу.

— Может ли мышонок превратиться в чудовище? Может ли камешек превратиться в стену в наших головах? — спросил он, а после этого добавил: — Они смогли бы исследовать ваши жизни и попытаться встретить маленькие факты, которые трансформировались в большой конфликт?

Двадцать человек подняли руку. Дробовик, хладнокровный убийца, поднялся со второго ряда и, не дожидаясь, чтобы кто-нибудь попросил его рассказать о своей жизни, заговорил:

— Каждый раз, когда я собираюсь помочиться, я слегка подпрыгиваю. Причина в том, что, когда я был ребенком, один доберман зло залаял и укусил меня именно в тот момент, когда я мочился. С того времени я не мочусь, не подпрыгивая, — рассказал он, смеясь над самим собой.

Я был впечатлен его остротой и непринужденностью. Я считал, что эти люди не способны тонко мыслить. Учитель продолжил:

— Дети в этой театральной пьесе восприняли образ мышонка как образ скандала между их родителями. Образы сливались на бессознательном уровне, превращаясь в одно и то же. Данный процесс сделал возможной разрушительную и угрожающую силу этого маленького животного. Мышонок превратился в настоящее чудовище, призрак, травму.

Свет на сцене уменьшился, появилась обволакивающая мягкая музыка. И демонстрируя то, что жизнь циклична, что есть время для улыбок и плача, для тишины и криков, Учитель призвал присутствующих стать путниками в поисках самих себя.

— Путешествие по своей жизни. Вспомните о слезах, которые были сдержаны за кулисами ваших жизней и которые никогда не выступят в качестве актеров театра. Сколько утрат и насилия вы перенесли, когда были детьми? Сколько несостоявшихся объятий? Сколько лишений? Сколько раз вас тошнило от безумных взрослых? У многих из вас было разбитое детство, а ведь в действительности вы должны были бы шалить, как все дети.

Заключенные путешествовали во времени и были очень взволнованы. El Diablo и Щебень были удивлены великодушием Продавца Грез. Второй лично обвинял и угрожал Учителю. После того как им была предложена жилетка, чтобы выплакаться, человек, за которым мы следуем, вскрыл практически без наркоза преступления, которые они совершили. Террористы, убийцы, мошенники, воры были обезоружены всем тем, что они только что увидели и услышали. Это был момент, когда они вышли на поверхность, чтобы проникнуть в самые глубокие пласты человеческого мозга.

— Подумайте сейчас без страха о детстве, которое вы уничтожили, о жизнях, которые вы разорвали, и о грезах, которые вы раздавили. Сколько увечий! Сколько зла вы совершили! Сколько невосполнимых утрат вы вызвали! Есть множество причин, которые объясняют ваши увечья и страдания, но ни одной из них нельзя оправдать страдания других, — заговорил он прямо, без оглядки на то, что его могут растерзать.

И внезапно он выработал социологическую мысль, достойную запоминания:

— Насилие объясняет насилие, но никакое насилие не оправдывает собственное насилие.

Слушая его, я вспомнил двоих работников, которые умерли там за последние два года из-за бунтов. Я также вспомнил, что Фернанду Латару и другие работники этой тюрьмы были приговорены к смерти. Еще я вспомнил моих учеников, которых выгнали с этого острова и которым не удалось взять ни одного интервью у каких бы то ни было заключенных, представлявших даже меньшую опасность. Сейчас здесь и вживую Учитель, стоя рядом с Бартоломеу и Барнабе, произносил речь для вожаков этой тюрьмы, говорил об их тяжелейших ошибках, и они слушали его без дрожи на губах, без ненависти к нему.

Не давая больших объяснений, он говорил об одном из наиболее известных в истории и в то же время наименее понятном эпизоде. Он говорил о призраках предательства, отрицания и вины.

— На последней вечере Учитель Учителей был глубоко опечален своими учениками. Самый умный из них, Иуда Искариот, собирался предать его; а самый сильный, Петр, собирался отказаться от него. Какое из этих преступлений больше?