А первой была Татка. Она столько мне о своих отношениях с Сорокой рассказывала, что я точно предсказала, как будет развиваться их «дружба». Я сказала, что, если она не перестанет выяснять с ним отношения, он сбежит, что он любит молчаливых девочек, не выносит разговоров об артистах, — и все вышло по-моему. Сорока начал исчезать, как только Татка приближалась, прямо в воздухе растворялся, она только озиралась.
Вот Татка и разболтала всем о моем «даре», и даже Сенька пристал с гаданьем.
И никто моей хитрости не замечал. А я делала просто. Я всем говорила, что они хорошие, только притворяются грубыми и развязными, что их не понимают, не видят, какие в них заложены способности, что они могут стать лучше…
В результате мальчишки стали ко мне относиться даже с почтением, а девчонки еще больше ехидничали.
Особенно я прославилась на танцах, когда Сенька как-то стал мне комплименты говорить. Я и предложила:
— Хочешь, предскажу, что ты мне собираешься говорить?
Он-то не знал, что меня Сорока посвятил во все способы их кокетства с девчонками. У них была система разработана, называлась «Алгоритм». Например, толстушке они говорили, что она царевна Лебедь; тощей — что именно из таких получаются чемпионки по гимнастике; глупой — что только с ней глубоки самые обыденные слова. Принцип был — идти от противного. Ну, а поскольку со мной мальчишкам всегда неуютно, Сенька должен был сообщить, что со мной ему необыкновенно легко, что я похожа на киноактрису…
Короче, Сенька как открыл рот от моего ясновидения, так почти час и не прикрывал его, а Сорока мне осторожно подмигивал, — мы чувствовали себя как два великих заговорщика.
Все-таки удивительно, как мы понимали друг друга без слов!
Целую неделю в колхозе была ангельская дисциплина, пока Сова не заметила однажды, что к вечеру на поле нет Гриши и Сидорова. Сидоров никого особенно не удивил, его основное занятие было отлынивать от работы, придумывая разные болезни; но Гриша был нашей основной рабочей силой, без него мальчишки выполняли норму с трудом.
В общем, Сова их искала, а мы молчали, только хихикали, слушая ее дуэт с Сорокой, который совершенно осип от попытки загорать назло природе.
— Норму же они выполнили… — сипел он, — может, устали, пошли отдохнуть…
— Почему тяпки брошены на поле?
— Наверное, живот схватило…
— Сразу у двоих?
— Бывает и у двадцати. После маришкинского борща мы все чуть на тот свет не отправились…
За ужином Гриши и Сидорова не оказалось. Сова села у мальчишек: она решила ждать их хоть всю ночь. И тогда в одиннадцать вечера Сенька, поняв, что добром она не уйдет, сознался, что ребята уехали в город…
На другой день, как только мы проснулись, к нам явился сияющий Сидоров и позвал в их класс «кутить».
— Мы колбасу привезли твердокопченую, Гришкина мать печенья напекла…
Тут поднялась Сова и спросила металлическим голосом командора:
— Почему вы сбежали в город?
За Сидоровым появился Гриша, он никогда не уклонялся от ответственности.
— Вы бы нас все равно не пустили…
— Сидоров, я с вами разговариваю…
— А в чем дело? — томно удивился Сидоров. — Норму мы выполнили, к началу работ не опоздали…
— Какие у вас оказались срочные дела в городе?
Сова смотрела сквозь мальчишек.
— Надоело! — вскинул голову Сидоров. — Борщ и суп с макаронами, суп да борщ, и ночью холодно…
— Мы привезли для всех теплые вещи… Я специально поехал, он бы не дотянул, ну и еды родители подкинули…
Сова встала перед Гришей, как памятник Медному всаднику.
— Вы вторично нарушили дисциплину. А теперь уезжайте, вы исключены из бригады за дезертирство.
После этого работа уже ни у кого не клеилась. Мы смотрели на «дезертиров», а они прогуливались рядом и на все высказывания Совы отвечали, что днем поезда нет, а раз они исключены, то могут гулять где угодно. Мальчишки бегали к ним, совещались, а потом подходили к Сове и канючили:
— Оставьте ребят, они исправятся…
— Ну что вам стоит…
— Всё принципы, принципы, а мы живые люди…
Во время обеда Сидоров и Гриша сели демонстративно напротив кухни, жевали благоухающую воблу и соблазняли:
— Не надоела еще бурда? Идите к нам…
А тут очередные поварихи, создавая очередной дежурный борщ, проявили излишнюю изобретательность: создали особое блюдо — первое и второе вместе. Борщ с гречневой кашей. Судя по художественной литературе, такое наши предки едали, но, видимо, в иной модификации, как выразился ученый Димка.
Читать дальше