Эрин Стюарт - Шрамы как крылья

Запах антисептика и писк аппаратуры переносят меня в ожоговое отделение. Раньше я думала, что у Коры синдром мученицы – потому что она ночевала в моей палате, сидя в кресле, и питалась закусками из столовой.

Ощущала ли Кора то же самое, что и я сейчас, когда держу Пайпер за руку? Будто невозможно находиться где-то еще.

Внезапно я решаю сделать то, что умею лучше всего, – спеть. И тихо пою о мечтах и синих птицах, и о проблемах, тающих, словно лимонный леденец.

Перед уходом я пишу записку на салфетке.

Тебе предстоит еще много полетов по эту сторону радуги.

P.S: Если ты еще раз попытаешься совершить самоубийство из-за меня, я убью тебя собственноручно.

По пути к выходу меня останавливает отец Пайпер и принимается неловко извиняться за то, что я увидела его тогда, в их доме, во всем пьяном великолепии.

– Я не всегда такой, – оправдывается он. – Просто иногда кажется, что мы все попали в ту аварию, понимаешь?

Я киваю, хотя думаю иначе. Он в аварию не попадал. Авария произошла с Пайпер, а потом уже Пайпер «произошла» с остальными. Я прекрасно понимаю ее чувства, и, видимо, прошлой ночью она переживала все настолько остро, что пузырек с обезболивающим показался наилучшим решением.

Отец Пайпер сменяет меня у ее кровати. Медсестра задергивает шторку, и мать Пайпер провожает меня по коридору, всю дорогу бормоча одно и то же:

– Пайпер тебе что-нибудь говорила? Что было не так? Или, может, она тебе раньше говорила о том, что хочет совершить что-то… подобное?

Она всматривается в мое лицо в поисках ответа, которого у меня нет.

– Мне казалось, у нее все хорошо, – говорю я. – Она немного ходила с ходунками. И помогала волейбольной команде…

– Какой еще команде?

– Ну, знаете, она же была помощником в волейбольной команде.

– Нет, не была, – качает головой мать Пайпер.

Я начинаю возражать, но понимаю, что у меня нет доказательств. Я никогда не видела Пайпер среди волейболистов. Она всегда «пропускала» тренировки команды, чтобы потусоваться с театралами, или говорила, что волейбольная команда уехала на соревнования. Она вообще разговаривала с тренером?

Я оглядываюсь на палату Пайпер.

Может, Асад прав – я слишком занята поиском прежней себя и не вижу боли тех, кто рядом. Пайпер тоже пряталась, как Асад в будке осветителя, как я за черными кулисами.

Дома Кора и Гленн ходят на цыпочках и приглядывают за мной вплоть до самого вечера. Я не виню их – за последние тридцать шесть часов я сначала совершенно расклеилась, затем перенесла мучительную поездку по дороге памяти и навестила в больнице подругу-самоубийцу. Неудивительно, что они смотрят на меня как на бомбу, которая вот-вот взорвется.

Кора молча втирает крем, затем я натягиваю свою вторую кожу. Кора садится на краешек кровати. Гленн входит, но тут же останавливается и, прислонившись к стене, снимает сапоги.

– Никак не могу истребить ковбоя в этом мужчине, – со смешком замечает Кора и добавляет, понизив голос: – Впрочем, и не хочу.

Разувшись, Гленн целует жену в макушку, и она прислоняется к нему.

– Как Пайпер? – спрашивает Гленн.

– Она еще не до конца очнулась, когда я видела ее. – От избытка эмоций мой голос звучит сипло.

– А ты как?

– Не знаю. – Мой голос дрожит, прямо над шрамом в виде звезды возникает напряжение. – Было так странно видеть ее там. Она кажется такой маленькой. А я все время думала, что не могу снова кого-нибудь потерять. Мое сердце этого просто не выдержит.

Гленн берет с комода оплавленный колокольчик.

– На страдание близких всегда тяжело смотреть. Ты готов забрать себе их боль, но не можешь. Это их боль.

– Как вам это удалось? Ну, со мной? Сара погибла. А я… всего лишь я. Как вы это перенесли?

Кора забирает колокольчик у Гленна и проводит пальцем по закопченному боку.

– Пришлось, – тихо произносит она.

– Потому что я в вас нуждалась?

– Потому что мы нуждались в тебе.

– Вы нуждались во мне?

Сглотнув, Кора тянется к руке Гленна.

– Я потеряла своего ребенка. Если бы не ты, это сокрушило бы меня. Ты была нужна мне, Ава. – Кора судорожно вздыхает. – И до сих пор нужна. Если с тобой что-нибудь случится…

Я кладу ладонь на ее руку.

– Я никуда не денусь.

Кора улыбается и проводит пальцем по шрамам на моих пальцах.

– Помнишь пересадку кожи? Как мы понимали, что она приживется?

Я вспоминаю белые лоскуты кожи, нашиваемые на мое тело. Медсестры каждый день меняли повязки и проверяли, примет или отвергнет мое тело эту новую часть. А потом на трансплантате появлялись маленькие розовые точки.