Эрин Стюарт - Шрамы как крылья

– Наверное, дорогое удовольствие.

– Так и есть. А самое потрясное – Кора и Гленн продали кукол Сары, чтобы оплатить эту операцию.

Пайпер ложится и смотрит в потолок.

– Все складывается в пользу Авы. – Нахмурившись, Пайпер смотрит на меня. – Где твой парик?

– Зачем он мне теперь? Операция – вот что мне нужно.

Пайпер бесстрастно переводит взгляд на потолок. Разве моя новость не должна взволновать ее? Ведь она яростно подталкивала меня к прослушиванию.

Краем глаза я замечаю блеск. В углу комнаты лежит осколок стекла. Я подбираю его вместе с покореженной рамкой и фотографией волейбольной команды. Похоже, все это пострадало от колес инвалидного кресла. В центре фотографии – Пайпер: без ожогов и на двух ногах.

Она смотрит на осколки в моих руках, и я вновь отмечаю ее покрасневшие, припухшие глаза.

– Что случилось?

– Небольшой регресс в физиотерапии. – Она пожимает плечами.

Я поднимаю выше покореженную рамку с фотографией.

– Это не похоже на небольшой регресс.

Пайпер пытается выхватить ее у меня и чуть не падает с кровати.

– Ладно, большой. Огромный, колоссальный регресс. Ты это хотела услышать?

– Прости, я не знала…

– Все хорошо. И у меня тоже все хорошо. Я просто не хочу, чтобы ты допрашивала меня, словно испанская инквизиция. Но если хочешь знать, вчера я весь день пыталась ходить. И падала. А доктора сказали, что мой временный паралич может оказаться не таким уж временным. – Она сминает подушку в комок. – Эти тупые врачи не отличат свой зад от локтя.

– Из-за этого твоя мама плакала? – Из опаски разделить судьбу рамки с фотографией я не решаюсь упомянуть о том, что глаза Пайпер тоже выдают ее недавние слезы.

Пайпер смеется, однако не весело, а как-то натянуто, с иронией.

– Она не перестает плакать со дня аварии. Мама плачет и убирается. Отец пьет. У каждого свой способ впадать в забытье.

Я подъезжаю к изножью кровати.

– А ты?

– Ну да, у меня своя стратегия преодоления трудностей. – Впервые с начала моего визита она улыбается. – Закрой дверь.

Выпрямившись, Пайпер пытается задрать майку.

– Помоги мне.

Я помогаю ей задрать майку и вижу на спине два крыла на каждой лопатке, раскрашенных во все цвета радуги, и длинный столбик черных слов, тянущийся от позвонка на шее до двух ямочек на пояснице.

– Это ты придумала? – спрашиваю я.

Пайпер раздраженно смотрит на меня.

– Ты вообще слушала мою «Огненную смесь»? Это же из песни группы «Аттикус», это мой гимн! – Пайпер выгибает спину, и крылья на ее спине шевелятся вместе с лопатками. – Я теперь феникс.

И она рассказывает, как вчера Асад возил ее в тату-салон. В груди появляется какое-то мелочное чувство, и даже не знаю, кому я больше завидую: Асаду потому, что он пошел с Пайпер, или Пайпер из-за прогулки с Асадом.

– Я могла бы сходить с тобой.

– Ты не умеешь водить машину. И я отчетливо помню, как ты говорила, что никогда намеренно не оставишь меток и шрамов на своем теле. К тому же Асад такой доверчивый, и он сделает что угодно для кого угодно. Так как тебе тату?

Я касаюсь теплой розовой кожи вокруг линий.

– Больно было?

– Бывало и хуже, – заявляет Пайпер. – Классно же, да? Даже если я не смогу ходить, я смогу летать.

– Ты сможешь ходить.

Она дергается, когда я касаюсь татуированного крыла.

– Тебе придется, потому что я собираюсь выйти на сцену и ты должна устроить мне овацию стоя.

– Кажется, кое-кто стал верным адептом групповой терапии, – глядя на меня через плечо, замечает Пайпер. – А в следующий раз ты скажешь мне, что наконец-то обрела новую нормальную жизнь?

Опустившись на колени, я собираю клешнеобразной рукой крупные осколки стекла и бросаю их в мусорную корзину.

– Пока еще нет. Но впервые за долгое время я верю, что это вообще возможно. – Я разглаживаю фотографию, положив ее на стол. – Знаешь ли, мне тоже пришлось заново учиться ходить. После комы и еще раз после того, как мне пересадили большой палец с ноги на руку. И оба раза я чуть не сдалась. Знаешь, почему я довела дело до конца?

– Потому что у тебя не был сломан позвоночник?

– Потому что я не хотела добавлять способность ходить к списку вещей, потерянных в огне.

Я выпустила из рассказа часть про медсестру Линду, у которой был густой южный акцент, огромная грудь и не менее гигантское упорство, – она неделями заставляла меня ходить. Также я не упомянула, насколько болезненными были первые шаги: кровь хлынула в вены и капилляры, которые несколько месяцев были расслаблены. По ним словно огонь понесся, выжигая все на своем пути.