Катрин Лове - Месье и мадам Рива

Прошло время, и я возвращаюсь к своему повествованию в середине ноября. Кто способен вынести ноябрь? Если я ничего не написала за лето и за первые месяцы осени, то не потому, что ничего не происходило. Люди вечно попадают в эту ловушку. Считают, что если жизнь не перенести на бумагу, значит, ее и нет, по крайней мере такой, какая заслуживала бы внимания. Многие наверняка считают, что все по-прежнему: супруги Рива у себя в горах, Алексис Берг в коме, Летиция Ланг мается спиной и денежными проблемами, а я устала от работы, недолговечных любовных связей и неопределенного, если не сказать туманного, будущего. Единственное, во что люди поверят, так это в то, что за прошедшее время десятки тысяч туристов отправились на каникулы в круизы. И это чистая правда. Десятки тысяч путешественников вернулись довольными, хотя и не такими уж отдохнувшими — не стоит забывать о том, что жизнь в круизах проходит строго по режиму, и это изматывает: вставать надо рано, есть и пить — по часам. Итак, многие вернулись из круизов, но не все: некоторые умерли, такое тоже случается, факторов риска предостаточно — возраст, закупорка артерий, жирная еда, чересчур красивые женщины на борту, слишком жаркая погода, полный вперед или сладкое безделье. Сердечные приступы и прочие недуги застают людей и в море, просто об этом никто не говорит. Мертвеца быстренько кладут в ящик — в наши дни корабли оборудованы специальными контейнерами для окочурившихся. Ящик ставят в холодное помещение, которое морские инженеры проектируют для подобных неприятных инцидентов, и, когда корабль причаливает к берегу, временный гроб тихонечко выносят через служебный выход в задней части трюма; вдову или вдовца, компаньона или компаньонку тоже выводят, а до того они, естественно, проводят время у себя в каюте и трапезничают в одиночестве. А если кто-то спросит, куда пропал человек, сопровождающие уполномочены отвечать: герр Бергман или сеньора Андресон (имена, разумеется, вымышленные) неважно себя чувствует. При этом необходимо уточнить, что медицинские работники уже занимаются упомянутым пациентом — лучшие говорить о медицинских работниках во множественном числе и прибавлять, что пожилому господину из Швеции и очень пожилой даме италошведского происхождения рекомендовано соблюдать постельный режим. Любопытного путешественника обязательно удовлетворит и успокоит такое объяснение. Даже самый проницательный турист ничего не заподозрит, ведь он и сам порядком устал от круиза и считает дни до возвращения домой. Тем временем сотрудник турагентства, впаривший мертвецу круиз «все включено» вместе со страховкой, гарантировавшей идиллический отдых в бирюзовых водах океана, займется ускоренной доставкой трупа на родину, дабы не затягивать с погребением. Надо представлять себе, что раньше ситуация порой сильно усложнялась. Родственники ждали покойника неделями и месяцами. Вмешивались коррумпированные санитарные власти разных стран, неблагонамеренные чиновники, кроме того, задержки объяснялись медленным движением транспорта и нехваткой транспортных средств. Теперь все изменилось. Люди могут чувствовать себя совершенно свободными и спокойно посещать любые уголки планеты, а если даже кто-то умрет, например, в долине Бутана, где ездят пока только на машинах с ведущими передними колесами, или на бурной африканской реке — не в самой реке, разумеется, а, скажем, на пироге, — можно быть уверенным, что тело доставят в Европу в кратчайшие сроки. Покойный возвратится домой в хорошем состоянии, и могилу или урну закроют так же быстро, как и откроют.

Но я, кажется, начала рассказывать о том, как прошло лето, чудесное, по большей части жаркое, а затем наступила осень, дождливая, брюзгливая, с безудержными порывами ветра, которые уничтожили разноцветную листву не хуже полчища короедов. Прошли месяцы, но Алексис так и не вышел из комы. Официально его кома уже не считается комой, потому что кома не длится так долго, однако его нынешнее состояние — как ни назови — не лучше прежнего. Теперь он без сознания лежит в простенькой палате больницы, где уже не так много разных мониторов и трубок и ничто не гудит, не щелкает, не мигает. Если заглянуть в стеклянную дверь, можно принять палату за обыкновенную комнату отдыха для врачей. Однако это впечатление обманчиво. Если войти и опуститься рядом с Алексисом на серый стул, — я попросила стул, потому что сесть в палате решительно некуда, — если приподнять простыню и собственными глазами посмотреть на то, что соединяет тело Алексиса с почти незаметными медицинскими аппаратами, если коснуться его руки и подождать, еще и еще немного — понимаешь, что всякий раз дотрагиваешься до одной и той же теплой, но неподвижной руки, которая не реагирует, не отвечает, не вздрагивает, не сжимается, не выражает покорности или возмущения. Во время первых посещений я предавалась исключительно созерцанию целлы, потом тела; надо сказать, мне сразу показалось, что Алексис очень красив на своем ложе. В какой-то момент я даже подумала: «Живой он не был таким красивым», — но тут же оборвала себя, вспомнив, что Алексис пока еще не умер. Много часов я потратила, пытаясь выяснить, как называется нынешнее состояние Алексиса, учитывая, что это не жизнь и не смерть. Существуют слова «кома», «вегетативное состояние», «состояние минимального сознания», но на самом деле мы способны различать только жизнь и смерть. Ни наша душа, ни наши глаза не улавливают промежуточных фаз, даже если для таковых имеются названия. И находясь в палате Алексиса, я не могла понять, кто или что лежит на кровати, кого я навещаю, в чьей компании я провожу время. Думаю, в первые десять или двенадцать посещений я не произнесла вслух ни слова. Может, я про себя ничего не говорила. Мысли просто не шли в голову, и хотя потом это кажется странным, на самом деле нет ничего странного в том, что ты впадаешь в ступор при виде не живого и не мертвого человека, который месяцами просто неподвижно лежит в постели. В действительности необходимо довольно долгое время, дабы приучить себя (я не говорю о визитерах, которые только на часы поглядывают) к мысли, что в этом пространстве, рядом с этим телом есть место чему-то еще, помимо вымученной тишины.