Лариса Исарова - Задача со многими неизвестными

— Не сообщить ли ее матери, мне что-то эти ее знакомства не очень нравятся…

Но я улыбнулась, я хорошо знала ее фантазию, особенно когда ее раздувал ветер самолюбия…

Она ни в чем не могла уступить Медовкину, она должна была всех убедить, что ее личная жизнь складывается не хуже, а лучше, чем у него. Тем более что его дружба почему-то не состоялась…

В ее рассказах меня больше всего утомляли постоянно повторяющиеся слова: «меня», «мне», «для меня». Как-то я не выдержала и довольно резко сказала о ее эгоизме, о том, что она никого не видит в мире, кроме себя, что ей до сих пор все слишком легко давалось, сходило с рук, что я надеялась, что горе сделает ее мягче, ведь потеряла она Медовкина по своей вине…

Шарова иронически улыбалась, а потом гордо сообщила, что выходит замуж за того самого доктора, в существование которого я не поверила…

Она очень долго у меня не появлялась. От Ветровой я узнала, что замужество ее не состоялось, и она решила у меня не появляться, пока ее фантазии не сбудутся, чтобы я не считала ее вруньей.

И она продолжала со страстью, со вкусом портить себе жизнь. Медовкин ей не уступал. Доказав себе и другим, что он — очень талантливый лаборант, он решил, что шутя сдаст все экзамены в мединститут, без подготовки, раз его призвание всерьез определилось.

Он провалился на первом же вступительном экзамене. По биологии. На вопросе из курса восьмого класса.

Я жалела обоих, как тяжело больных людей. Позерство стало их второй натурой, но что могло их излечить? Кто должен был и мог вмешаться в жизнь молодых, способных людей?!

Недавно от Ветровой я узнала, что Шарова вышла замуж.

— Понимаете, все дело в капельке счастья…

Ветрова задумчиво накручивала на палец прядь своих длинных черных волос.

— Ее муж ей каждый день цветы носит…

— Но она хоть любит его? — спросила я, мне трудно было поверить, что Шарова изменилась.

— Ну, она ему благодарна за внимание, она же мало видела хорошего от мальчишек, она больше их придумывала… И потом она теперь — замужняя, не сбылось предсказание ее мамы, что на ней никто жениться не решится… — И добавила: — В общем, она теперь стала мягче и со мной разговаривает по-матерински…

Мы обе улыбнулись, Шарова была в своем репертуаре…

— Можно ей к вам приехать? Ей именно вам хочется доказать, что она счастливая.

Они приехали через несколько дней. Шарова действительно на первый взгляд стала скромнее, мягче, она даже научилась смущаться, когда я назвала ее «замужней дамой».

Но вот разговор зашел о Медовкине. Ветрова рассказала, что он не желает слушать о поступлении в медучилище, что он решил снова держать в мединститут.

Шарова очень удивилась:

— Да разве он может еще мечтать об институте? Ведь он — неудачник, с его самолюбием надо иметь не такие способности…

Тон был злорадный, язвительный.

Она и теперь ничего ему не забыла, не простила…

В самом начале девятого класса Зоя Примак спросила:

— Скажите, как вам не надоедает говорить одно и то же?

— Что именно?

— Ну, что положено учителю. Одна и та же программа, день за днем, год за годом, как шарманка…

Нет, Примак не хотела меня обидеть. Она обычно выпаливала все, что приходило ей в голову, сразу, не думая о вежливости и приличиях, если ее что-то интересовало.

Девочка эта не отличалась красотой. У нее были маленькие глазки, всегда прищуренные так, точно она всматривалась в людей через подзорную трубу, мелко вьющиеся рыжеватые волосы, торчащие в разные стороны, переваливающаяся походка с боку на бок и неприятный носовой голос, точно она никак не могла избавиться от насморка.

С первых же моих уроков она старалась попадаться мне как можно чаще на глаза, задавала на перемене множество необязательных вопросов, улыбалась смущенно и в то же время вызывающе, ей не хотелось, видимо, чтобы я принимала ее за обычную ученицу. Но отвечала она вначале по литературе беспомощно, испуганно вскидывала голову при каждом моем вопросе и явно от страха, от самолюбия несла глупости.

Так, на вопрос о главном герое «Горя от ума» она ответила: «Собакевич, — потом поперхнулась, покраснела и поправилась, — то есть нет, не Собакевич, Грибоедов…» И села за парту, закрыв лицо руками. И я поняла, что она очень нервна…

Когда Зоя Примак сравнила меня с шарманкой, она продолжила, заглядывая мне в лицо снизу вверх, говоря с необыкновенной скоростью, точно боялась, что я ее прерву.