Мухаммет Магдеев - Мы — дети сорок первого года

— Я ничуть не сомневаюсь, что из человека, столь страстно влюбленного в великую русскую поэзию, получится хороший, настоящий педагог, преподаватель литературы, — сказал он сам же страстно. — Да, да, есть в русской поэзии великолепнейшие поэты — Фет, Тютчев, Блок…

Но блестящий Фет обошелся Зарифуллину слишком дорого. На следующий день зоолог Исмагиль-абзый будто пошел к директору и шипел там, исходя слюною:

— Кого мы воспитываем? — вопрошал завхоз, ставший в силу обстоятельств зоологом. — Кого мы воспитываем, спрашивается?! Как он смеет читать любовные стишки, кто ему позволил такого? Куда, спрашивается, глядит преподаватель русского языка?!

Заодно Исмагиль-абзый помянул недобрым словом песню Нины Комиссаровой. Ага! Тоже любовь? И — пошло-поехало, стали копошиться, стали проверять, что к чему да откуда, почему; кто-то болтнул, в колхозе еще, мол, Зарифуллин чего-то гулял с Комиссаровой, провожал там… и вообще… шуры-муры… Вот отсюда, мол, и Фет, отсюда и любовные стишки…

В спешном порядке собрали старшие курсы на экстренное собрание. Директор — человек очень высокий, стройный, страшный сухарь с маленькою головой и прической «ежиком» — выставил Зарифуллина перед залом, на всеобщее обозрение. Потом начал стегать его вопросами:

— Во время пребывания в колхозе встречался ли ты по вечерам с Комиссаровой? Отвечай!

— Ну… Возвращались вместе вечером из клуба.

— Сколько раз это было, говори точно?

Зарифуллина во сне спроси, он и то ответит.

— Три раза.

— О чем вы там говорили? Ну?

Зарифуллин и это вспомнил, даже назубок выучил.

— О дидактике Ушинского. О педологии — что она лживая буржуазная теория. О методике проведения в четвертом классе экскурсии по географии…

Маленькая директорская голова возопила с двухметровой высоты:

— Не лги, Зарифуллин! Не для того, чтобы говорить о методике, встречаются с девушкой по вечерам, не для того!!

Зарифуллин на какое-то мгновение оторопел. А для чего же тогда встречаются, если не поговорить? Что же тогда делать — молчать, что ли? Гизатуллин и Аркяша тоже недоумевали: чего это директор как-то странно говорит? Непонятно…

Директор тем временем распалился:

— Как ты смел встречаться с девицами, кто тебе разрешил?!

Зарифуллин вдруг засомневался. Действительно, кто это ему разрешил встречаться с Комиссаровой? Как-то он это не подумал, ай-яй-яй… На самом деле, какое он имел право? Скажем, вот, Гизатуллин под боком, ну и разговаривай с ним на здоровье — о методике, о педологии, о пузе, о хлебе, о чем угодно. Или с Аркяшей тоже… Ах, голова дурная, садовая…

— Да я тебе за это… да тебе за это… исходя из «Правил для учащихся»… да тебя взашей…

Зарифуллин ослаб. Он закрыл глаза и обмяк телом — так было легче. Перед мысленным взором его возникла Нина… улыбнулась ласково… За нею показался Халил Фатхиевич, Зарифуллину почудился его мягкий красивый голос: «Не сомневаюсь, что из человека, влюбленного в Фета, выйдет хороший учитель русской литературы…»

Так-то. Исходите, товарищ директор, из каких угодно правил, но Зарифуллин ничуть не раскаивается в содеянном. Вот он глянул в зал — уныние там, студенты опустили головы, им очень неловко и грустно. Чу… встал один, открыл рот… Альтафи! Ну, этот сейчас утопит. Давайте топите: не боюсь!

— Заки Валиевич! Заки Валиевич! — Альтафи был страшно зол. Что он хочет сказать? До сих пор директору еще никто не смел перечить… Альтафи поначалу даже запнулся. — Это… как его… мы с Зарифуллиным жили на одной квартире, вот. Дневную норму он выполнял на сто пятьдесят процентов. А с Комиссаровой по вечерам он не один возвращался, мы все время втроем ходили!

Зал облегченно вздохнул. Альтафи, собственно, и не обманывал: каждый вечер душою он был там, на улице, с Ниною…

Дружеские отношения между Альтафи и Зарифуллиным, однако, восстановились еще не скоро — муралинский смекалистый малай, хоть и прикрыл товарища от нападок грозного директора, обиды своей пока забыть не мог. Тому, впрочем, были причины: Зарифуллина незадолго до нового года приняли в комсомол, и к Нине, члену комсомольского бюро училища, он стал заходить частенько; потом, за отличные оценки на зимней сессии, его тоже избрали в бюро — Зарифуллин с Ниной встречались теперь ежедневно. Они вместе выпускали «Боевой листок», отражавший ход военных событий — в ту пору уже очень радостный: Советская Армия почем зря громила врага, час Великой Победы близился. И вдруг… в марте вернулся с фронта Нинин отец, капитан, коммунист, и был незамедлительно направлен на руководящую работу за пределы Татарии; Нина уехала с ним… Тогда Альтафи смягчился и даже от чистого сердца сочувствовал Зарифуллину, подтрунивая лишь иногда: «Как ты смел дружить с девицей?!»