Мухаммет Магдеев - Мы — дети сорок первого года

Людей бывалых, опытных на станции оказалось человек пятнадцать. Молча они рассыпались вдоль всего состава и вышли поезду в «тыл» — на другую сторону. Стояли тихо, скрытно: ждали. Баязитова выбрала себе тормозную площадку почти в голове состава — остальные уже были заняты. С перрона, от тусклого фонаря, падал на эту площадку кое-какой свет; можно было прочесть даже надпись на торце вагона: «Тормоз Матросова». Наверно, так звали инженера, который придумал тормоз… Поезд, судя по всему, долго задерживаться на станции не рассчитывал. Кажется, набирал воду, потому что громко фурчал, плескал ею себе куда-то в железное брюхо. И тут же раздался свисток главного кондуктора; состав стукнул буферами, рассыпчато лязгнул и подался назад. Немножко. Вот, как раз время прыгать! Баязитова выдохнула разок, бросилась к вагону и ухватилась за поручень… С той стороны на площадку поднимался напрочь утонувший в необъятном тулупе кондуктор. Баязитовой показалось с перепугу, что он страшно шевелит длиннющими усами. «Усатый!» — подумала она бестолково и вдруг побежала со всех ног в сторону первых вагонов состава. Гукнул протяжно паровоз. Лязгнули еще раз буфера, звук этот, утихая, покатился в хвост поезда и сорвался там, дальше, в ночь, в темень. Поезд, словно оттолкнувшись от этого звука, плавно пошел вперед. Баязитова мчалась изо всех сил и уцепилась на ходу за какую-то железку, за перильца, что ли, железные, ноги ее оторвались от земли и ударились о ступеньку. Она зажмурила глаза… Есть. Поехали. По-шел, по-шел… Оказалось — она на ступеньках тендера, такого железного ящика, который сразу за паровозом. Поднявшись по лесенке, Баязитова прижалась к невысокой стенке: укрылась за нею от ветра. Холода вообще-то она пока не чувствовала. По сторонам набежали огни стрелок, уплыли прочь. Стенка, ступени, перильца — все было железное, мокрое какое-то, неприятное. До Агрыза двести километров, ну да ладно, в шерстяных варежках, наверно, дотерпит — делать нечего. Если все время потопывать, постукивать ногами, то ничего, они согреются. Ой! Поезд, было плавно набирающий ход, вдруг зашипел и стал также плавно тормозить. Буфера опять заскандалили, заругались, но поезд тяжело фыркнул и остановился. Донесся резкий свисток главного. Еще лязгнули буфера. Поезд потихоньку пошел назад. Баязитова не успела сообразить, что к чему, как поезд вновь миновал стрелки, с гулом подкатил к станции и с размаху встал. Дернуло просто ужасно. В тот же миг из тендера выскользнула плотная, толщиной в добрую деревенскую перину, масса воды и упала на Баязитову. Пока она приходила в себя, заверещал очередной свисток, и о Баязитову разбился новый водяной пласт. Теперь поезд двигался вперед. Таким манером состав передвигали взад-вперед ровно трижды. И в последний раз на Баязитову упало сверху всего-навсего каких-то жалких полтора-два ведра.

Ехать так — промокшей, вернее, совершенно размокшей — было нельзя. Если ехать так, то впереди ждала верная смерть. Надо было срочно что-то придумать. И главное, сделать. А поезд наконец набрал полный ход и летел прочь от спасительной станции, от людей, от тепла. Баязитова поняла, что если следующая станция не объявится раньше чем через полчаса — дело плохо. Вначале она просто замерзнет, потом заледенеет, одежда на ней сделается как каменная, и она скатится со ступенек под колеса… Вдобавок она еще задолжала Альтафи двенадцать рублей денег — стипендия чего-то быстро кончилась, думала: поеду домой, возьму у мамы. Вот неприятность-то!.. Что теперь Альтафи подумает? Дома Баязитову ждут не дождутся три младшие сестренки. Одна — так совсем малышка, в школу еще не ходит.

Все трое верят, что нету на свете человека умнее их старшей сестры, ведь она учится в педучилище, сестра у них будет учителем! Они даже зовут ее не просто «апа», нет, разве можно? Баязитова для них «алма-апай» [12] Алма́-апа́й — буквально: «тетушка-яблочко»; в татарских деревнях принято называть особо любимых родственников такими именами: например, «бал-эби́» — «медовая бабушка». , никак не меньше. Бедняжки… Пропадут теперь четыреста граммов рулету, которые лежат пока в мешке вашей любимой алма-апай. Видно, не суждено вам его попробовать. Вот придет на деревню известие: алма-апай угодила под поезд… Как стерпите такое горе? После праздника, сказали, первым уроком — диктант. Учитель теперь, конечно, подумает: испугалась, мол, Баязитова диктанта, потому и не приехала. И вовсе не испугалась… Диктант этот для Баязитовой ничуть не страшен…