Илья Шнейдер: Записки старого москвича

Перед началом ее концерта я, направляясь к полузакрытому театру в саду «Аквариум», перегнал какую-то пару, шедшую под руку, и, оглянувшись, узнал Каменеву, возглавлявшую тогда художественный подотдел Моссовета. Она спросила меня, как обстоят у Гельцер дела с больной ногой.

Я рассказал о вчерашнем суде над Гельцер. Каменева засмеялась и, обратившись к своему спутнику, сказала:

— Это по вашей части…

Ее спутник просил подробнее рассказать и об обстоятельствах дела, и о судебном разбирательстве его. По дороге к ложе дирекции и в самой ложе, где мы сели, я добросовестно рассказал все.

Мой собеседник оказался народным комиссаром юстиции Курским. Он признал решение судьи неправильным и дал указание о прекращении дела по обвинению Гельцер.

В Москве объявлялось много открытых концертов, причем устроителями их являлись различные учреждения, а организатором большинства из них был некий трубач из оркестра Большого театра, до того загруженный этой работой, что ему некогда было сидеть за пультом, и он посылал вместо себя в оркестр нескольких постоянных «заместителей», которых он оплачивал, благо, тогда глядели сквозь пальцы на такие замены.

Гонорары артистам выплачивались на этих концертах не деньгами, которые были весьма обесценены, а продуктами или предметами широкого потребления, в зависимости от специфики учреждения, устраивавшего концерт.

В здании театра, ранее принадлежавшего опере Зимина, трубач организовал большой концерт, обзвонив и объехав всех знаменитостей. На этот раз платежной валютой были металлические предметы домашнего обихода, главным образом цинковая посуда, тазы, баки, корыта, эмалированные кастрюли, топоры и прочее.

Я руководил концертом и вел его программу. Взрыв аплодисментов заглушил мои слова, когда я объявил выступление Антонины Васильевны Неждановой.

Имя великой русской артистки, гордости русской оперной сцены, уже в те годы было давно известно всей стране, как имя замечательной исполнительницы и недосягаемой создательницы самых разнообразных образов оперных героинь. Но в те именно годы Нежданова выступала наравне с другими столь же прославленными именами и в таких концертах, где участники получали различные вещи или продукты, облегчавшие трудности тогдашней жизни, трудности, не испугавшие больших мастеров искусства, оставшихся верными своей Родине.

Так было и на этом концерте. Но после первой спетой ею вещи Нежданова ушла со сцены взволнованная и возмущенная тем шумом, лязгом и жестяным грохотом, которые производили за кулисами участники концерта, выбирая для себя различную домашнюю утварь.

Антонина Васильевна сказала, что, если это безобразие не прекратится, она петь дальше не сможет.

Я сейчас же выдворил в коридор за сценой все виды баков, корыт и кастрюль, за которыми устремились представители различных видов искусства. В наступившей тишине Нежданова, выходившая на бесчисленные вызовы публики, запела.

Я пошел в коридор, где меня сразу оглушил прежний гром жести и толчея вокруг посуды. Я разыскал Гельцер и предупредил ее о том, что она выступает после Неждановой.

Гельцер и Тихомиров танцевали «pas de deux» из «Дон-Кихота», но во время тихой музыки в финале adagio за сценой стали слышны какие-то сильные крики и шум, и Гельцер по окончании adagio не начала свою вариацию, а вбежала разъяренная за кулисы с требованием немедленно прекратить это безобразие, при котором она не в состоянии танцевать.

Я успокоил ее, дал знак пианисту начинать вариацию и побежал в коридор, где застал такую картину: Нежданова стояла смущенная. У нее недавно украли колун, и я обещал ей возместить эту потерю. Но колун был уже в чьих-то других руках… Я немедленно отобрал его и вручил Антонине Васильевне, она понесла свой «трофей» с грозным видом, держа его за топорище, как секиру, в гримировочную, куда вскоре пришла и Гельцер, и они понимающе и сочувствующе обменялись словами возмущения по поводу безобразного шума, царившего во время концерта за сценой.

Но трубача-организатора мало трогали громовые раскаты жестяной посуды: он был очень удовлетворен концертом и принялся за организацию следующих, дойдя в своем рвении до предела и уговорив одну из организаций выплатить гонорар артистам ордерами на… гробы.

— Играйте один весь вечер на вашей трубе и получите все гробы для вашего семейства, — сказал я, бросив трубку.

Но через несколько дней он как ни в чем не бывало позвонил вновь с каким-то очередным приглашением и между прочим сказал: