Ивайло Петров - Нонкина любовь

— И правда, — сказала, улыбаясь Нонке, Петковица. — Как он смеет рукам волю давать? Пусть поживет у нас, пока он образумится.

Тетка Колювица всплеснула руками и запричитала:

— Да вы что? В своем уме? Вместо того, чтоб посоветовать, как полагается отцу, брату, вы…

— Ну покричали и хватит! — сказал дядя Коля и сел, немного успокоившись. — Тут охи да ахи не помогут. Ты, жена, — ласково обратился он к тетке Колювице, — говоришь, что Ноне надо вернуться. Ладно! А вдруг там снова набросятся на нее. Много думал я об этом и решил: не сможет она жить с этими людьми. Я и раньше так думал, да что было делать — полюбили друг друга, поженились. Этих людей я насквозь вижу и вот что скажу: не в пощечине дело. В гневе человек может и замахнуться, и ударить. Да дело в том, что Пинтезовы из одного теста сделаны, мы — из другого. Потому-то Нонка там как белая ворона. Всю душу вложила она в свою ферму, из ничего, как говорится, ее сделала, они об этом не подумали. «Сиди дома — и все тут». Не жди добра от человека, для которого чужая душа выеденного яйца не стоит, который готов стать тебе поперек дороги. Вот и говорю: погоди, ты у меня умница, руки у тебя золотые, со всем справишься. К чему первой кланяться? Пусть призадумаются, умом пораскинут — тогда и посмотрим. Я так думаю, а ты делай, как знаешь! Потом чтоб не говорила: «Отец и совета дельного не дал».

Помолчали. Только Коленце бегал по комнате, разбрасывал подаренные ему деньги и снова подбирал их. Подойдя к окну, он прижался носом к стеклу и вдруг закричал:

— Мама, к нам кто-то идет!

Петковица вскочила, приоткрыла дверь и густо покраснела.

— Сват, сват пришел!

Все как один вскочили, в смущении толкая друг друга и не зная, что делать.

— Вы идите к себе, — сказал дядя Коля Петко и снохе, — а мы тут со сватом потолкуем.

Тетка Колювица, стараясь улыбнуться, встретила Пинтеза в дверях.

— Милости просим, сват, милости просим!

Пинтез, отряхнув снег, тяжело переступил порог, остановился посреди комнаты и снял шапку. Лицо у него было серое, измученное, глаза ввалились.

— С праздником, сват!

— И тебя тоже. Добро пожаловать, сват, — протянул дядя Коля, не глядя на него, руку.

Тетка Колювица протянула было руку к его ямурлуку, но он, грустно покачав седой головой, сказал глухим голосом:

— Не стоит, сватья. Я ненадолго, — откашлявшись, дрожащей рукой пригладил усы и потупил глаза. — Я за снохой пришел… — Голос осекся, и он умолк. Крупный и величественный, он был похож на мудреца, пришедшего с покаянием в храм.

Дядя Коля сильно побледнел и все пытался и никак не мог зажечь папиросу. Наконец он проговорил:

— Уж не знаю, что и сказать, сват. До того дело дошло, что ни так, ни этак. Говоришь, за снохой пришел. А что если я ее не отдам.

— Как так не отдашь, сват? Она ведь наша. Ну, обидели, по глупости обидели, да она простит. Сердце у нее доброе. Пусто в доме без нее.

— И нам не легко, сват. Мы еще подумаем. Это ты хорошо сделал, что пришел. Но зять-то где? С ним хочу поговорить, он пусть придет.

Пинтез поднял глаза на Нонку.

— Ну, а ты, дочка! Не вернешься к нам, касатка?

Нонка вспыхнула и отвернулась. Мучительный стыд и нетерпимая боль разрывали ее сердце. Пинтез открыл рот, но спазма сдавила ему горло. Нахлобучив шапку, он направился к двери. На пороге приостановился, хотел что-то сказать, но, так ничего и не сказав, вышел. Дядя Коля молча проводил его до ворот.

После их ухода тетка Колювица подсела к Нонке.

— Вот что, доченька! — начала она, но слова застряли у нее в горле. Что посоветовать дочке? Ведь знала же она, что Нонке плохо живется у этих людей, но ей и в голову не приходило, что дочка уйдет от них. А вот ушла. Сказать — оставайся, живи у нас, лучше разве будет? Где ж это видано, чтобы молодая жена при живом муже век куковала одна. Пусть лучше вернется к мужу, а там дальше, что бог даст. Прибил муж — а ты потерпи, свекровь обидела — а ты смолчи! Такая уж женская доля. На чужих работать, чужой хлеб есть, в чужой семье жить. И она стала уговаривать Нонку вернуться к мужу. Нонка слушала, слушала и наконец сказала:

— Ох, мама, дай подумать.

— Да о чем думать-то, Нона! Времени нет думать-то. Рассвело уж, светлым светло, пойдут ходить по селу, и к вам, и к нам могут наведаться. Как в глаза им взглянуть, милая? Что скажешь? Иди, доченька, иди, родная. Нет худа без добра. За плохим всегда хорошее следует. — Взяв Нонкину руку, она прижала ее к груди. — Хочешь, и я пойду с тобой, если страшно-то одной?