Ивайло Петров - Нонкина любовь

Случилось так, что Велика и Стефана венчались в один и тот же день. В первые годы после замужества они продолжали, как и прежде, ходить на гулянки и посиделки. Но потом, когда пошли дети и повалили со всех сторон семейные заботы, они прочно засели по домам, изменились, постарели. Велика пополнела, в волосах у нее скоро появилась седина. Пинтезиха оставалась такой же худощавой и проворной, как в молодые годы, но уже была не так разговорчива и весела. Муж ее оказался человеком строгим и скупым на слова, а от него и она научилась разговаривать с людьми поменьше, держаться от них в стороне, стала гордиться. Она судила о соседках по чистоте и порядку в их доме, в каждой находила какие-нибудь недостатки, смеялась над ними, ни с кем не сходилась близко. Только Велику она уважала и по-прежнему была с ней в дружбе. Когда у Пинтезихи случалось дело в том конце села, она каждый раз забегала к приятельнице, и всегда ей было приятно смотреть, как у них чисто и прибрано. Велика была все такой же расторопной и ловкой, какой ее помнила Пинтезиха с молодых лет. И дочка пошла в мать — домовитая, опрятная, нарядная, как куколка. Она сама себе шила, и все девушки в селе старались подражать ей. Глядя на нее, такую белолицую и румяную, говорливую и приветливую, Пинтезиха думала о сыне: «Вот бы такую жену нашему Петру. И с лица хороша, и свекрови угодит».

Однажды ходили они с Великой на кладбище справлять поминки по умершим своим детям. Прощаясь, Велика спросила:

— А что, нет весточки от Петра?

— Третьего дня было письмо.

Велика слегка покраснела, приложила руку к губам и сказала:

— Хоть бы уж скорее он возвращался, может сватами будем.

— Дай боже, — ответила Пинтезиха.

— Как погляжу я, есть что-то у молодых, ну датам видно будет.

— Кто его знает, наш-то очень скрытный, о таком никогда и не обмолвится дома.

— Да и моя не лучше, но я кое-что проведала. Чуть не каждую неделю приходят письма. Спрашиваю: «От кого ж ты письма все получаешь?» Молчит. Подговорила почтальона Кынчо передавать ей прямо в руки. Читает их потихоньку и прячет куда-то. Во-от, но раз ее не было дома, и Кынчо дал письмо мне. Взяла я, спрятала за пазуху и говорю: «Если скажешь от кого письмо, дам тебе его, а не то брошу в печку. И еще скажи на милость, чего ради ты от матери таишься?» Просила она меня, просила, краской вся заливалась и, наконец, сказала: «от Петра». Так вот, как ты говоришь, Стефана, дай боже, чтобы вышло дело.

Пинтезиха обрадовалась, но ничего не сказала. С тех пор, вот уже полтора года, как она ни ногой к Кутевым. Не хотела, чтобы ни они, ни кто другой подумал, что она сама выбирает жену для сына. Пускай дело само собой сделается, а как придет время, они и сватов пошлют — все, как полагается.

Когда Петр возвращался с посиделок поздно ночью, Пинтезиха была спокойна — знала, что он у Марийки. С тайной радостью думала она о том дне, когда Петр женится и приведет ей такую сноху, по сердцу. «Когда придет время жену выбрать, — говорила она, — нужно сначала на мать поглядеть. Ведь дочь в ее годы станет такой же! Бывает, что в девушках все у них как следует, а к старости иначе: распустятся, за порядком не смотрят, и в дом войти противно. Мне такой не нужно». Она не делилась этими мыслями ни с Петром, ни со своим стариком — оба они были горячи и уж, наверное, не похвалили бы ее за то, что она сама сватать начала.

Потому-то Пинтезиха и огорчилась так, узнав, что Петр тайно встречается с Нонкой Колевой. И это в награду за ее материнскую любовь — не посоветоваться с ней, не попросить благословения, не сказать, кого в дом приведет ей в помощницы. Но она любила Петра, не могла на него сердиться и во всем обвиняла Нонку. Это она его заманила. Путалась со свинопасом Калинко, а когда он ее бросил, стала Петру на шею вешаться. Но не бывать этому, не бывать!

Кухонная дверь открылась. Вошел Петр, нащупал на стене выключатель и зажег лампу.

— Мама, ты что не спишь? — удивился он, увидев, что мать сидит в темноте. — Что ж ты лампу-то не зажжешь?

— А зачем зря жечь электричество? Думала отца подождать, — сказала Пинтезиха, вставая. — Ну, а ты где был до сих пор?

— На собрании.

— Какое там собрание ночью? — она посмотрела на будильник. Было ровно двенадцать.

— Собрание, как собрание. Мало ли о чем нужно поговорить на собрании! Дай мне поесть, умираю с голоду.

Петр вышел во двор, и сразу же послышался плеск воды в умывальнике возле дома. Вскоре он вернулся с мокрыми руками, вытер их полотенцем и сел за стол. Нетерпеливо барабаня пальцами, следил за тем, как мать накладывает ему тарелку, и сразу же стал жадно есть, так набивая рот, что его смуглые щеки раздувались.