Стерьо Спассе - Они были не одни

— Двадцать два! — стоял на своем Шоро.

— Эх, дуралей! Тут у тебя еще хватит на четыре снопа! Ну, так и быть! Один оставим тебе, три засчитаем. Как раз и выйдет двадцать пять.

Но здесь не наберется колосков и на полтора снопа!

— Э, да что там толковать! Подавай сюда свою дощечку и зарубим на ней двадцать пять снопов, хотя следовало бы взять больше — в виде штрафа, чтобы отбить у тебя охоту учить нас, как нужно считать!

Волей-неволей Шоро вытаскивает из-за пояса дощечку и подает ее Яшару. Кьяхи ножом делает на дощечке условленные зарубки, долженствующие обозначить цифру двадцать пять.

— Чтоб вы лопнули со всеми своими чадами и домочадцами! — ругается Шоро вслед уходящим надсмотрщикам.

Кьяхи направляются на участок к соседу Шоро. Это поле дяди Коровеша. Двенадцать человек — члены его семьи — усердно жнут. Никто из них даже глаз не поднял на подошедших. Один лишь Коровеш встречает кьяхи: предлагает им табаку, почтительно приветствует, в особенности нового кьяхи. Поговорив с ним немного, кьяхи приступают к подсчету. Считает Кара Мустафа:

— Один, два, три, четыре… двадцать… тридцать… сорок шесть. Яшар-ага! Отметь здесь на дощечке: сорок шесть.

— Вы ошиблись: здесь не больше тридцати девяти… — раздается голос Ндони, сына дяди Коровеша. Он все время усердно жал, Но, услышав результат подсчета, сразу же прервал работу и подошел ближе.

— Эй, ты! Занимайся лучше делом и не суйся, когда тебя не спрашивают! Мы говорим не с тобой, а с дядей Коровешем. Он лучше знает! — огрызается Яшар.

— Да, занимайся делом, сынок! Мы тут с кьяхи эфенди разберемся сами. Ах, совсем позабыл!.. Сбегай-ка, Ндоневица, принеси бутылочку раки. Наши ага, наверно, устали, и им не грех подкрепиться! — обратился дядя Коровеш к невестке.

Та побежала, тут же возвратилась с бутылкой раки и подала ее старику.

— Приложитесь разок, а то ведь, небось, измучились за день! — и дядя Коровеш протянул непрошеным гостям бутылку.

Кьяхи переглянулись. Яшар не заставил себя упрашивать: приложился к бутылке и — буль-буль-буль! — отхватил больше половины ее содержимого. Кара Мустафа допил остальное и, не задерживаясь дольше, отправился на соседний участок.

— Эх, дядя Коровеш! Хоть Рако Ферра и говорит про тебя плохое, я этому не верю. Ты душа человек, и уста у тебя медовые. Ну, подавай сюда свою дощечку! Я уж знаю, сколько за тобой записать снопов! — обратился Яшар к старику тоном самого задушевного друга, желающего ему только добра. На дощечке он сделал зарубку, обозначавшую тридцать два снопа.

— Вот возьми да не забудь прислать нам вечером в башню еще одну бутылочку.

С соседнего поля — это было поле дяди Калеша — донесся голос второго кьяхи:

— Иди же скорей, Яшар… Темнеет.

— Все они жадные, все норовят хоть что-нибудь хапнуть. Но одним глотком раки их можно умилостивить, — сказал Коровеш сыну, показывая ему дощечку, на которой было отмечено уже не сорок шесть, даже не тридцать девять, а всего лишь тридцать два снопа.

А кьяхи, сопровождаемые пойяком, переходили с одного крестьянского поля на другое и — где ругаясь и угрожая, а где ласково беседуя — продолжали подсчет снопов. Закончили они его поздно вечером.

Все, что за день жнецы успели связать в снопы, отметили на дощечках. Этот подсчет кьяхи производили по приказу бея в конце каждого дня уборки и у каждого семейства в отдельности. Грамоты они не знали, но превосходно обходились дощечками, делая на них нужное число зарубок. Яшар с течением времени наловчился в этом деле; он подсчитывал снопы таким способом, что потом мог сравнить итоги с количеством шиников, полученным после молотьбы; определенному числу снопов соответствовало определенное количество шиников. Прекрасный способ блюсти интересы Каплан-бея!

Крестьяне тщательно хранили дощечки и носили их у себя за пазухой. Если потеряешь дощечку, ничем не докажешь, сколько у тебя было снопов, и придется отдать зерна в три-четыре раза больше, чем следует.

На поля, на спокойную гладь озера спустился вечерний сумрак. Кое-кто из крестьян еще оставался в поле. На каждом участке кьяхи устанавливали веху; до этого места все сжато, снопы связаны и пересчитаны. Дальше этой вехи крестьяне могли продолжать жатву, но не имели права вязать снопы.

Из-за горных вершин показалась полная луна. В ее свете серебряным зеркалом заблестела поверхность дремлющего озера. Кое-где еще продолжалась жатва в вечерней прохладе, при луне.

Лунные отблески падают на серпы, скользят по бусам и серьгам девушек, и чудится, что на груди каждой вспыхивают тысячи золотых искр.