Стерьо Спассе - Они были не одни

Тот, кто жевал хлеб, переставал есть, кто дремал, мигом стряхивал с себя сон; все — кто сидя со скрещенными по-турецки ногами, кто лежа врастяжку под деревом — словом, все, кто был в поле, с большим вниманием вслушивались в слова новой песни.

— А ведь хороша песня!..

— Не подтянуть ли и нам?

— Что ты, что ты! Здесь же кьяхи…

— Надо бы предупредить — пусть поют потише. Ведь у этих двух разбойников тоже есть уши. Поймут, о чем поется в песне, и тогда…

— А не пойти ли и нам туда? Так жарко, что жать невмоготу. Подождем, пока спадет зной. А ну, идемте! — и с этими словами несколько девушек поднялись и пошли к полю Залле.

Теперь песня раздавалась еще громче, еще сильнее зазвучали в ней гнев и угроза. Звуки ее разносились по межам и полям, достигали озера, и казалось, что этот гневный призыв исходит от самой земли, от вод озера, от колосьев, испепеляемых солнцем…

— Чего это мужичье так разоралось?.. Мешают нам разговаривать… — сердито проговорил Кара Мустафа.

Рако Ферра в ответ только покачал головой:

— Я уверен, что это затеял сорванец, сын Ндреко.

— Кто бы ни затеял, но за такие песни им надо ребра переломать! Про кого осмеливаются петь эти хамы? Про бея, про эфенди! Оскорбление для этих благородных имен, что презренное мужичье осмеливается упоминать их в своих песнях! Разве не правда? — раздраженно ворчал Кара Мустафа, жуя бюрек с сыром.

Рако кивнул в ответ. А Яшар, уплетая бюрек, по-видимому, не слышал ни песни, ни последних слов Кара Мустафы.

— Вот это бюрек! Хорош! — воскликнул он, покончив с едой. Затем достал коробку с табаком, скрутил сигарету и закурил.

— Рады сегодня крестьяне — ишь, как распелись! — сказал он и растянулся на спине.

— Знаешь, Рако, что мы должны сделать? Пойдем и разузнаем, кто зачинщик. Что ты на это скажешь, Яшар? — спросил Кара Мустафа.

— Делайте, что хотите, а меня клонит ко сну. Вот докурю и вздремну малость. А вы идите, — откликнулся Яшар, даже не сдвинувшись с места.

Рако Ферра тоже не улыбалось предложение Мустафы.

— Отправляйся с пойяком, а мне нужно похлопотать по хозяйству.

Кара Мустафа не настаивал. Он опоясался патронташем, взял в правую руку ружье, сунул в рот трубку и, захватив с собой пойяка, двинулся в путь.

Переходя с межи на межу, они добрались до поля Залле.

— Послушай, надо бы в роще пошарить: не прячут ли там мужики снопы? Смотри же, не забудь!

— Будет исполнено, эфенди!

Девушки, едва увидели Лешего и пойяка, сразу оборвали песню и, встревоженные, стали о чем-то шептаться…

— Что же вы замолчали, голоса лишились, что ли? Пойте же! Повторите еще раз, чтобы лучше запомнить слова. А что до опингов, так я каждой из вас починю, если они у вас порвались. Ну, давайте петь, — раздался громкий голос Гьики.

Он сидел в сторонке и тачал шилом порванный опинг. Рядом с ним, с малюткой на руках, сидела его жена Рина. Ребенок тянулся к матери и обнимал ее своими маленькими пухлыми ручонками.

Но девушки словно онемели.

— Ну, что же вы? Или уже успели позабыть? Вот как начинается песня… — и Гьика запел:

— Эй, Гьика! Что ты здесь делаешь? — перебил его пойяк.

Гьика хотел было встать, но раздумал. Бросив пренебрежительный взгляд на подошедших, он сделал вид, что ищет упавшее на землю шило, и спокойно ответил:

— Разве не видишь? Чиню опинги!

Между тем девушки одна за другой разошлись в разные стороны. Гьика и его жена остались наедине с непрошеными гостями. Гьика продолжал чинить опинги.

Кара Мустафа взглянул на молодую женщину.

«Красивая баба!» — подумал он.

Ребенок потянулся ручонками к серебряной цепочке и патронташу на груди кьяхи. Тот улыбнулся, обнажив свои клыки, и наклонился к ребенку: ему хотелось поближе посмотреть в лицо красивой матери. Но, увидев перед собой рожу Кара Мустафы, мальчик испугался и разразился громким плачем.

Кара Мустафа скривил губы. «И из этого вырастет такой же разбойник, как и его отец!» — решил он. Посмотрел по сторонам, и снова взгляд его устремился к Рине. Хотел найти какой-нибудь предлог, чтобы завязать беседу и побыть около нее подольше, но ничего не придумал. А этот наглый мужик сидел, скрестив ноги, словно ему и дела никакого, что перед ним кьяхи бея! Но он не решился как следует отругать Гьику — оробел, словно эта ясноглазая красавица околдовала его. Мустафа подмигнул своему спутнику: пойдем дальше!