Мохсин Хамид - Выход - Запад

Во время этой минуты семья также попала на селфи-изображения мобильных телефонов разных туристов, и они выглядели не единой группой людей, а, скорее, как четыре совершенно различных человека, и каждый вел себя по-другому в отличие от остальных: мать постоянно разглядывала глаза-в-глаза встречных женщин, а затем утыкалась взглядом в землю; отец прохлопывал свои карманы и рюкзак, будто проверяя их на дыры или потеки; дочь неотрывно смотрела на скайдайверов, разгоняющихся к ближайшему пирсу и останавливающихся коротким рывком; сын каждым шагом проверял упругое покрытие дорожки; а затем прошла минута, и их взяли и увели — растерянных и потрясенных, все так же держащих за руки, несопротивляющихся и не пытающихся убежать.

Саид и Надия были рады какой-то изоляции от постоянного наблюдения, когда они были в помещении, из-за того, что не было электричества, хотя, их дом все так же мог бы обыскан вооруженными людьми безо всякого предупреждения, и, конечно же, когда они выходили наружу, они попадали в линзы, рассматривающие их город с неба и с космоса, и на глаза повстанцев и их осведомителей, кем мог оказаться любой человек, каждый человек.

Когда-то бывшее интимным и частным делом, теперь им приходилось заниматься опорожнением живота на людях из-за того, что ни вода ни канализация больше не работали в здании Саида и Надии. Жильцы выкопали две глубокие траншеи позади здания: одну — для мужчин и одну — для женщин, отделенные тяжелой занавесью на веревке; и теперь всем приходилось усаживаться и облегчаться прямо под небом, игнорируя вонь, лицом направленным в землю, на случай если кто-то смог увидеть действие, то актер оставался бы неузнанным.

Лимонное дерево Надии не выжило, несмотря на постоянную поливку, и оно стояло безжизненно на их балконе, зацепившись к нему высохшими листьями.

Могло показаться необычным, что даже в таких обстоятельствах и у Саида и у Надии было непростое отношение к желанию исчезнуть из города. Саид отчаянно хотел покинуть свой город, на самом деле, но в воображении у него всегда оставалась мысль, что он покинул бы его только на время, взять перерыв, не на всегда, а потенциально приближающийся отъезд был, в общем-то, совсем не тем из-за сомнений, что он когда-либо вернется, и от того, что разбежались в разные стороны его многочисленные родственники и круг его друзей и знакомых, навсегда, и от этих мыслей он сильно огорчался, как от потери дома, никак не меньше — потери дома.

Надия, возможно, более лихорадочно готовилась к отъезду, и в ее характере возможность нечто нового, какой-то перемены, будоражила ее. Но и ее одолевали сомнения, кружащие вокруг мыслей о зависимости, сомнения, что, после отбытия в далекие края, она, Саид и отец Саида станут зависеть от прихотей чужих людей, выживать одними подачками, заключенные в клетках, будто заразные животные.

Надия раньше в своей жизни — да и потом — относилась к различным изменениям в ее судьбе легче, чем Саид, в котором импульс ностальгии был сильнее, возможно, из-за того, что его детство прошло более идиллично, или, возможно, просто из-за его темперамента. Оба они при этом, какие бы у них не были ожидания возможного будущего, не сомневались в одном: они покинут город, как только будет шанс. И никто не ожидал, когда появилась написанная от руки записка агента, однажды утром протолкнутая под дверь их квартиры, и в ней говорилось — в каком точном месте им надо быть, и в какое точное время завтра днем, и что отец Саида заявит: «Вы двое должны пойти, а я не пойду».

Саид и Надия сказали, что это — невозможно, и объяснили, если он неправильно понял, что не было никаких проблем, и что они заплатили агенту за проход троих, и все пойдем вместе, а отец Саида выслушал их, но не поддался на уговоры: они, опять повторил он, должны пойти, а он должен остаться. Саид пригрозил отцу, что отнесет его на своих плечах, если понадобится, а, ведь, он никогда не говорил с отцом в подобном тоне, чтобы тот понял, какую боль он приносит сыну; и, когда Саид спросил своего отца о том, какая причина могла вызвать его оставание здесь, то отец Саида пояснил: «Твоя мать — здесь».

Саид сказал: «Матери больше нет».

Его отец заявил: «Не для меня».

И это было по-своему правдой: мать Саида оставалась с отцом Саида, каким-то образом, и для отца Саида было бы чрезвычайно трудно покинуть место, где он провел жизнь с ней, трудно не навещать ее могилу каждый день, и он не желал ничего такого, предпочитав остаться, скажем так, в прошлом, поскольку прошлое могло предложить ему большего.