Александр Сегень - Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова

— Угу, — отведя взгляд, буркнул Выкрутасов.

— Тебе никак не дать более сорока пяти.

«Особенно если учесть, что мне месяц назад исполнилось ровно сорок», — мысленно усмехнулся Дмитрий Емельянович.

— А ты привез наш бинокль?

— Бинокль?.. Его уже нет.

— Эх ты! Ну-ка, открой вон тот шкафчик.

Он пошел туда, куда она указывала, открыл навесной шкаф и увидел огромное количество биноклей.

— Я хочу развесить их по стенам дома, — сказала Тамара. — Но в точности такого, как наш, мне не удалось найти. Ох-х! Мне, кажется, становится лучше. Пойду приму душ. Не смотри на меня сейчас.

Он послушно выждал, пока она шатко проследовала в далекие края своей квартиры, в которых находилась ванная. Стал раздумывать, как быть дальше. Счастье само вскакивало к нему в руки, и надобно было только эти руки подставлять куда следует. Но, с другой стороны, хорошо ли быть не тем, кто ты есть на самом деле? Ведь он даже не знает, как его зовут, того, за кого его принимает Тамара.

Но, как бы то ни было, часы показывали начало шестого, вставало новое утро, и Дмитрий Емельянович отправился на кухню готовить завтрак, намазал бутерброды красной и черной икрой, разложил осетрину горячего и холодного копчения, поджарил омлет.

— Чем ты будешь опохмеляться? — спросил он Тамару, когда та вышла из ванной, встряхивая мокрые волосы.

— За твое возвращение — только шампанским, меня шагает!.. Сколько же времени? Боже, какая рань! Точь-в-точь как тридцать лет назад, когда мы вышли с тобой на берег моря. Как бы я хотела возвратиться в то утро. Тихий прибой. «Артек» еще спит, и мы, словно двое преступников… Я сильно изменилась? Собственно, зачем спрашиваю!

— Я вижу в тебе только ту девочку, — соврал Выкрутасов, краснея от собственной лжи.

— А вот и она, — сказала Тамара весело, входя в кухню с большой фотографией в руках. Она протянула ему снимок. На берегу моря стояли пионеры и пионервожатые. Дмитрий Емельянович надеялся сразу распознать ее и, так сказать, себя. Но когда ему это не удалось, разволновался.

— У меня руки затряслись, — сказал он.

— Еще бы! Разве у тебя нет такой фотографии?

— Жена… Моя бывшая жена из ревности уничтожила ее.

— Ты был женат?

— Да. И очень долго. И вот вдруг пришло осознание. Я понял, что всю свою жизнь любил только тебя. И тогда решил во что бы то ни стало найти тебя. Давай выпьем шампанского.

— Давай! За тебя, вожатушка мой!

Они чокнулись, стали пить, потом Выкрутасов чуть было не спросил: «Я что, был пионервожатым?» Он едва не упал со стула, осознав, каким губительно-нелепым оказался бы подобный вопрос.

Тамара ласково погладила его по щеке. Лет десять назад она, должно быть, была очень красива. Но теперь выглядела как дорогое пальто, изрядно траченное молью.

— Вожатка! А это точно ты?

— Почему ты спрашиваешь?

— Мне не верится. Такое счастье! И ты вправду любишь меня?

— Очень.

— И уже не исчезнешь из моей жизни? Обещаешь?

— Да.

— Давай поедим. Я вдруг страшно проголодалась. Мы позавтракаем, я наберусь сил, и мы заляжем. И никуда сегодня не пойдем. Хорошо? Пошли все на фиг!

Они принялись завтракать. В счастливых глазах Тамары стали высвечиваться редкие искорки здравого смысла. Съев пару бутербродов, она спросила:

— А как ты вошел в квартиру? Я тебе открыла? Представляешь, ничегошеньки не помню.

— А я расскажу тебе, как все было, — едва не подавившись большим куском, сказал Выкрутасов. — Я нашел твой адрес и приехал вчера вечером. Но тебя не оказалось дома. Я вышел из подъезда на улицу, как вдруг подъезжает машина и какой-то отъявленный мерзавец выбрасывает почти на ходу с переднего сиденья женщину. Она падает на тротуар и следом за ней летят сумка и ключи.

— Подонок! — воскликнула Тамара, вся покрываясь пятнами от гнева. — Он даже не дотащил меня до квартиры! Мазерфакер!

— Он тотчас умчался прочь, а я подбежал к выброшенной женщине, поднял ее, и, представь себе, этой женщиной оказалась ты! Каково же было мое удивление! Я сразу узнал тебя, хотя и прошло столько изнурительных лет.

— Ты мой милый!

— Я бережно отнес тебя, открыл дверь, раздел и уложил в кровать. Как ты могла связаться с таким негодяем?

— Это редкостная тварь! А все от тоски, вожатенький, от невыносимой тоски. Господи! А если бы ты не подвернулся в тот момент? Я бы так и лежала?

— Тебя могли обокрасть, изнасиловать, все что хочешь. Ты была словно неживая.

— Я напилась от тоски. Чтобы не видеть его гнусной морды, этого дьявольского фейса. Я столько раз застукивала его с его секретуткой, ты не представляешь! Недоносок псевдобуржуазный! Я хочу, чтобы ты лично убил его, Минька!