Карел Чапек - О черни, Путевые заметки

И опять бледный матадор со шпагой и мулетой идет убивать по правилам игры; но бык уперся и стоит, задрав голову, шея его утыкана бандерильями и словно прикрыта кровяным плащом. Эспада острием шпаги пробует наклонить ему голову, чтобы можно было проколоть лопатку, но бык стоит и мычит, как корова. Тореро накидывают плащи на торчащие из его шеи бандерильи, чтобы, растревожив боль, вывести его из этой упрямой неподвижности; но бык ревет, мочится от боли и роет песок арены, словно хочет укрыться в земле. Наконец матадор нагибает быку голову и эстокует недвижное животное, но и эта рана не последняя: пунтильеро, как ласка, кидается на бычий загривок и докалывает его кинжалом. Под злобный смех и выкрики двадцати тысяч уходит верзила-матадор, весь так и сверкая золотом, с черным традиционным узелком волос на затылке; глубоко запавшие глаза его устремлены в землю.

Никто не протягивает ему через барьер руку, и этот осужденный толпой человек должен забить еще трех быков.

И опять, как тяжелый сон, закружилась, завертелась коррида во всем ее ужасе и искрящейся красоте. Опять засверкали тореро в золотых пелеринках и куртках, въехали золотые пикадоры верхом на жалких клячах с завязанными глазами, чтобы, стоя на одном месте, поджидать быка; им пока занимаются тореро: взмахивают плащами, подскакивают, увертываются. Он небольшой, но проворный, как бешеная кошка. Тореро стараются заманить его к пикадору, тот поднял пику, а его кляча с завязанными глазами трясется от страха и хочет вздыбиться, только недостает на это сил. И бык поддается на провокацию: он с готовностью кидается на пикадора, наталкивается шеей на древко, едва не выбив пикадора из седла, но тут же встряхивается и опять бросается вперед, поднимает на рога костлявую кобылу вместе со всадником и швыряет о доски барьера.

В наши дни по приказу диктатора брюхо и грудь кляче пикадора обязательно защищают специальным волосяным матом, так что бык, который обыкновенно поднимает и швыряет эту лошадь, теперь уже редко вспарывает ей бок, как это бывало раньше.

И все-таки у пикадоров тяжелая и нелепая роль.

Слышите, нехорошо смотреть, как этот поработавший на своем веку мерин бьется в судорогах страха, тащить его, подставлять страшным ударам быка, потом поднимать на ноги и опять гнать на бычьи рога; ведь от этих двух пикадоров быку предстоит получить три глубокие раны тупым копьем, чтобы он потерял немного крови и был "castigado"["таким, как полагается по правилам игры" (исп.).]. Бой может быть прекрасен; но страх, друзья мои, будь это страх человека или животного - невыносимое и унизительное зрелище. Так вот, когда лошадь, седок и копье сплетаются в один клубок, подскакивают тореро с плащами и уводят за собой храпящего быка, всегда выигрывающего это первое сраженье ценою страшной раны между лопаток.

Пикадоры ускакали. Бык некоторое время бешено кидается на красные шелковые подкладки плащей, и на арену стремглав вбегают бандерильеро. Они искрятся и сверкают больше остальных, если только это еще возможно; в руках у них тонкие копья, или, вернее, длинные деревянные стрелы, украшенные бумажными лентами и розетками. Бандерильеро скачут перед быком, орут на него, машут руками, бегут ему навстречу, и, наконец, он, склонив голову и выгнув шею, бросается в слепую яростную атаку. Но как только бык делает рывок, бандерильеро поднимается на носки и весь напрягшийся, прогнутый, словно лук, держа наготове бандерильи в высоко поднятых руках, ждет. Пусть говорят, что угодно, но эта легкая танцевальная поза человека перед разъяренным зверем - прекрасна. В последнюю долю секунды, как молнии, сверкают обе бандерильи, бандерильеро отскакивает и отбегает в сторону, а бык неистовыми прыжками силится стряхнуть две качающиеся у него в шее рогатины. Через минуту в нее уже воткнута вторая пара убранных лентами бандерилий, а легконогий бандерильеро, спасаясь, прыгает за барьер.

Раны быка теперь уже сильно кровоточат, его огромная шея залита целыми пластами крови и из-за торчащих бандерилий напоминает пронзенное семью стрелами сердце Девы Марии.

И снова выбежали чуло, чтобы выматывать и одновременно дразнить быка своими плащами, потому что нельзя допускать, чтобы бык сделался вялым.

Они машут перед ним красными подкладками, бык кидается на самое большое красное пятно, на плащ, иначе говоря, и тореро едва успевает увернуться от удара. Но этот бык решил, кажется, позабавить публику. Он неожиданно бросился на тореро с таким проворством и такой отчаянной воинственностью, что все, как блохи, поскакали за барьер. Бычок только взмахнул хвостом, с разбегу вслед за ними перевалился через барьер и погнал их по коридорчику между ареной и публикой. Весь персонал корриды опрометью бросился спасаться на арену; бычок, победоносно проскакав весь коридор, возвращается на арену, гордо помахивая хвостом, и сейчас же новым стремительным натиском швыряет всех, кто там есть, за барьер. Теперь он полновластный хозяин арены, и весь его вид говорит об этом; кажется, он так и ждет, что амфитеатр разразится овацией. Опять выскочили чуло, чтобы немножко его погонять.