Владимир Яцкевич - Цветок в пыли. Месть и закон

Мина поглаживала свой живот и приговаривала:

— Ты прости меня, ведь я не желаю тебе зла. Я не знаю, что ты такое — плод любви или плод греха. Ты не виноват ни в чем, но как мне жить? Как смотреть людям в глаза? Что сказать им, когда они узнают правду?

Но кто мог ответить на эти вопросы?.. Не могла и добрая няня Гангу. Мина старалась не огорчать лишний раз старую женщину, потому что видела, что та и без того очень близко к сердцу принимает ее горе.

— Вот увидишь, — приговаривала няня, — все будет хорошо.

Мина ничего не могла возразить на это. Она уже не верила, что когда-нибудь будет счастлива. А няня продолжала хлопотать вокруг нее, будто ничего не случилось.

Однажды Гангу пришла домой со свертком.

— Посмотри-ка, что я принесла, — сказала она, сияя от радости.

— Что там?

— Смотри, дочка.

Няня развернула сверток, в котором лежали детские пеленки.

— Это для нашего малыша, — сказала она с гордостью. — Они чудесные, правда?

— Откуда они? — спросила удивленная Мина. Она знала, что денег у Гангу нет, их едва хватало на скудную еду.

— От людей подарок, — ответила няня. — Не перевелись еще добрые люди.

На самом деле она продала некоторые свои вещи, те, что еще не были сильно поношены и за которые можно было получить хоть несколько рупий. И ни при каких условиях Гангу не сказала бы Мине правду. Она делала это, движимая своим добрым любящим сердцем. Деньги были нужны и на продукты, и Гангу уже распродала почти все, что можно было снести к старьевщику, но не жалела об этом.

«Милая девочка, — с нежностью и состраданием думала старая няня. — Сколько ей пришлось пережить, и сколько трудностей ее ждет впереди».

Она боялась только одного — что силы оставят ее внезапно, и Мина, ее маленькая беззащитная Мина, останется без ее поддержки и защиты, одна в этом жестоком мире. В такие минуты Гангу нежно обнимала девушку и прижимала ее к себе, словно боялась, что вот сейчас, сию минуту, кто-то ее обидит.

— Что такое, няня? — спрашивала девушка, кротко глядя на нее черными печальными глазами.

— Ничего, моя девочка, все хорошо, — отвечала Гангу. — Я здесь, я рядом.

И они долго сидели вдвоем, обнявшись, в тишине, и только слышно было, как за окном пробегает по верхушкам деревьев ветер.

Мина сильно изменилась в эти месяцы. Если бы кто-то из подруг увидел ее сейчас, то не узнал бы в ней той веселой и красивой девушки, которую все знали в университете. Она похудела и потемнела лицом, редкие седые искры зажглись в ее волосах. Она не представляла, что будет делать после рождения ребенка, жила только сегодняшним днем, а в будущее ей заглянуть было трудно и страшно. Только теперь она поняла, как много значит для нее няня, которая в последний миг остановила ее у края пропасти, за секунду до того, как Мина должна была умереть. Мина не помнила своих родителей, но теперь, глядя на няню, думала, что они, верно, были так же добры к ней, как и эта чудесная няня Гангу.

— Я не знаю, что делала бы без тебя, — говорила она, ласково прижимаясь к ней.

— А зачем думать, «что делать без меня»? — отвечала Гангу с доброй улыбкой. — Ведь я рядом и всегда тебе помогу.

— Всегда? Ты ведь будешь со мной? — с тревогой и надеждой спрашивала Мина.

— Всегда, девочка моя. Пока мои ноги ходят, пока мои глаза видят.

— Как хорошо, что ты есть. Будь со мной. Я очень тебя люблю.

Но все чаще слабость старости давала о себе знать, и Гангу боялась, что в какой-то день она уже не сможет помочь Мине и девушка останется одна, без помощи, без поддержки. А кто еще мог помочь ей, как не родственники? Но дядя и слушать о Мине не желал.

О своих страхах она ничего не говорила, чтобы не тревожить Мину лишний раз. Только нежно обнимала приговаривая:

— Я с тобой, девочка моя. Мы вместе.

И еще няня тревожилась при мысли о том дне, когда родится ребенок. Боялась, что Мина, истерзанная переживаниями, возьмет на себя еще один грех — откажется от ребенка. Ведь она не хотела его и страшилась его рождения. Как было убедить ее, что ребенок меньше всех виноват в том, что произошло. Он не может отвечать за чужие грехи. Впереди его ждала многотрудная жизнь, и он должен находить утешение хотя бы в материнской любви.

— Вот родится наш маленький, и мы заживем совсем хорошо, — говорила осторожно Гангу. — Ты будешь ухаживать за ним, а я — петь песни, чтобы он не плакал.

Говорила, а сама испытующе и тревожно заглядывала Мине в глаза и потом спрашивала:

— Правда? Ведь так?