Владимир Яцкевич - Цветок в пыли. Месть и закон

В это мгновение кто-то положил ей на плечо руку. Басанти резко отскочила в сторону и опасливо обернулась. После такого разговора с Шивой она ожидала увидеть кого угодно: богиню Парвати со свадебными кольцами, обезьяну Ханумана в позолоченном шлеме и с булавою в поднятой руке или свою покойную прабабушку, заявлявшую в свое время, как известно, что жене вора быть вдовой.

Но это был не Хануман, а всего лишь Джай, который, улыбаясь, смотрел на нее и, приложив к губам палец, дал ей знак хранить молчание.

— Вы слышали? — все-таки не выдержала и шепотом спросила его девушка.

Джай кивнул и, взяв ее за похолодевшую от всего случившегося руку, повел в глубину храма. Они обошли статую, слушая, как Шива продолжает свою речь:

— Ты выйдешь замуж за этого достойнейшего человека. Запомни, ты должна относиться к нему со всем почтением, на какое способна. Именно от него зависит твое счастье.

Джай поставил девушку позади статуи и, улыбнувшись на прощанье, исчез, будто растворился в темноте. А Басанти получила прекрасную возможность рассмотреть того, кому принадлежал этот проникающий в душу голос, требовавший от нее полного почтения к украшенному многими добродетелями достойнейшему человеку.

Фамильярно прижавшись к каменной спине Бога и даже упершись в нее босой ногой, за статуей расположился сам будущий муж, старательно гудящий в кувшин с разбитым дном:

— Запомни это и не гневи меня. Иначе ты будешь несчастна всю жизнь.

Как раз эта угроза не показалась Басанти пустым звуком, правда, оставался маленький вопрос: а не будет ли она несчастна всю жизнь, если решит-таки совершить то, к чему ее так хитроумно принуждали последние полчаса?

То-то ей все время казалось, что пламенная речь Шивы как-то смахивает на то, что она слышала от агитатора партии Индийский национальный конгресс во время выборов. Виру выдвинул себя на выборную должность счастливого супруга и сейчас вел кампанию среди своего единственного избирателя.

Возможно, он даже ощущал себя отчасти Шивой, не только голосом играя его, но и преобразившись полностью. Войдя в роль Всемогущего, Виру всецело отдавался изображению его, как он ему представлялся: закатывал глаза, запрокидывал голову и даже размахивал руками.

«Талант, большой талант, — не могла не признать Басанти. — Ему бы на ярмарках выступать». Она была бы в восторге от представления, если бы в качестве зрителя-простачка Виру не выбрал ее. К этому она была не готова.

Разъяряясь все сильнее и сильнее с каждой минутой, Басанти глядела на разошедшегося в своих пророчествах парня. Упершись руками в бока и качая головой, она ждала подходящего момента, чтобы обрушить на несчастного лавину своего гнева.

— Ты должна любить его, и если когда-нибудь станешь бранить его, то я буду считать, что ты бранишь меня! — взвыл Виру.

— Ах вот как! — не выдержала девушка.

— Т-с-! — досадливо махнул на нее рукой Виру, не оборачиваясь, и продолжал: — Пойди и скажи…

Басанти так никогда и не узнала, что именно она должна сказать и куда пойти, потому что Виру, наконец, сообразил, кто издал восклицание, отвлекшее его от пламенной речи.

— Ах, — прошептал он, уставясь на нее смущенным взглядом. — Басанти, я…

Конечно, он попадался, и не раз, но чтоб прямо на месте преступления и с поличным — битым кувшином, который он теперь не знал, куда засунуть, — такого еще не бывало! Это не девушка, а Шерлок Холмс, про которого рассказывал Джай в Бомбейской тюрьме. А ведь так отлично шло! Еще немного — и она была бы готова к свадебной церемонии.

Виру совсем растерялся. Он спрыгнул с постамента, рассчитывая, что так она будет злиться немного меньше, чем если бы он продолжал взирать на нее с высоты, где расположился в непосредственной близости от Бога. На губах у него появилась жалкая улыбка напроказившего мальчишки, которому очень хотелось бы провалиться сейчас сквозь землю, но приходится выкручиваться и давать какие-то жалкие объяснения, раз уж путь в преисподню не так легок.

— Я пошутил, — сказал он без всякой надежды на успех своей версии.

Со следователями было как-то проще, и даже прокурору никогда не удавалось довести Виру до такого раскаяния.

Но, как и они, Басанти не знала жалости. Она сощурила пылающие гневом глаза и пошла на Виру, наступая, как неотвратимая Божья кара.

— Вы думаете, меня так легко одурачить? — спросила она.

Виру приготовился было ответить, что он уже понял, что одурачить ее если кому и удастся, то только не ему, но она не собиралась выслушивать ответ — вопрос был исключительно риторическим.