Хигути Итиё - Тринадцатая ночь

Некоторое время отец сидел, сложив на груди руки и прикрыв глаза: «Ах, мать, вздор говоришь! Лучше подумай, что с этой новостью делать; не такая наша Осэки, чтобы попусту болтать, видно, как тяжело ей; зятя-то нашего нынче вечером дома нет? Да и что именно сегодня случилось? Вообще речь о разводе заходила?» - «Мужа с позавчера дома нет, но это обычное дело, он по пять-шесть дней отсутствует, я и не удивляюсь; перед уходом он заявил, что одежда плохо приготовлена, я оправдывалась, извинялась, как могла, он ничего не хотел слушать, сорвал с себя кимоно, отшвырнул его прочь, надел европейский костюм и со словами: "За что мне, несчастному, такая жена досталась!" - соизволил покинуть дом. Ну, почему? почему? Триста шестьдесят пять дней в году молчком молчит, а раскроет рот - только обидные да злые слова произносит, зачем же мне оставаться госпожой Харада? Какая я в таком состоянии мать для Таро, одна видимость хорошего настроения, сама себя не понимаю, своего долготерпения, давным-давно осознала, что ни к чему мне это замужество, до того уже сердцем ожесточилась, что бросила спящего беззащитного Таро, только в личико его глянула, пусть ни мужа не будет, ни ребенка, только не могу я больше существовать рядом с Исамой; говорят, дети и без родителей вырастают, может, мальчику моему будет лучше с мачехой, чем с такой несчастной матерью, как я; мачеха позаботится о нем, воспитает, он и отцу тогда сделается милей, ради ребенка я на все готова, только с этой ночи домой я больше не вернусь!» Решимости в ней было много, но голос дрожал, ведь так запросто не отказываются от сына...

Отец вздохнул: «Да-а, не скажешь, что повода у тебя нет, по всему - несладко пришлось в семейной жизни», - какое-то время он смотрел на дочь: тяжелый узел прически с золотым обручем, хаори 3из черного шелкового крепа, дорогое, солидное, - как-то незаметно дочь стала настоящей дамой, а теперь вот нужно стерпеть, что прическу ей предстоит переменить на совсем простую, надеть рабочую хлопковую кофту, подвязать тесемками рукава, чтобы сподручнее было мыть и стирать; а еще ребенка оставить... ненависть губит судьбу, то-то люди будут смеяться, когда она опять поселится здесь как дочь Сайто Кадзуэ, тогда уж никто не назовет ее матерью Харада Таро; по мужу она не затоскует, а вот по сыну... любовь к ребенку так просто не иссякнет, чем дальше, тем острее дочь начнет скучать даже по нынешней своей тяжкой жизни; ее несчастье - что родилась красавицей, что мужа выбрала себе не в пару, что много страдала, - ему стало до боли жаль дочку: «Нет, Осэки, не думай, что отец у тебя бесчувственный, твоих мыслей не понимает, браниться я не собираюсь - если люди друг другу не ровня, то и думают они не сходно; ты все силы кладешь, чтобы ему угодить, - все понапрасну; он, видно, лучше свой интерес понимает, он ведь умный, Харада, с чего бы ему тебя попусту мучить, зачем эта бессмысленная жестокость? Случается, тот, кто собственным трудом преуспел в жизни, кто слышит от окружающих одни хвалы, превращается в самодура: на людях-то он себя сдерживает, а дома распоясывается, срывает зло на близких; сносить такое не легко, но быть женой большого человека вовсе не то же самое, что жить с чиновником местной канцелярии, который ежедневно ходит на службу с коробкой для завтрака и сам себе кипятит чай; высокое положение супруга обязывает жену терпеть придирчивую строгость, улучшать его настроение; на свете много такого, что скрыто от посторонних глаз, не думай, что одной тебе достается, не озлобляйся, так многие живут; вы с мужем друг другу не ровня, вот тебе и выпало страдать больше других; матушка твоя запальчивые слова сказала, только жалованье нашего Иносукэ с недавних пор разве не радением Харады добыто? Говорят, родители для детей - семь огней, так вот Харада для нас всех, считай, - десять! Пускай тебе тяжко приходилось, но терпела ты ради брата, ради родителей, ради Таро, наконец, терпела - еще потерпи, ты сможешь, а на развод подавать, хорошо ли? Таро - сын Харады, ты - дочь Сайто, порвутся связи, больше не увидишь ребенка; все равно станешь судьбу свою оплакивать, так уж лучше оплакивай ее, живя супругой в доме Харады, - что, разве не так говорю, Осэки? Подумай хорошенько, возьми себя в руки и нынче же возвращайся домой, сделай вид, что ничего не случилось; продолжай жить, но будь сдержанной, какой была до сих пор, пускай не станешь нам ничего говорить, все равно обо всем будем знать - и мы с матерью, и брат - и делить с тобой твои слезы» - так уговаривал он дочь покориться судьбе, отер ее слезы; снова разрыдавшись, Осэки признала: «Развод - это блажь, вы правы, если расстаться с Таро и не видеть его лица, то зачем жить; пусть избегну страданий, но жизнь-то потеряет всякий смысл; нужно, чтобы душа умерла, тогда все успокоится, тогда у ребенка будут мать и отец; простите, что посвятила вас в свои гнусные помыслы, заставила слушать о непотребных вещах, но теперь, считайте, Осэки умерла, меня нет больше, только дух мой хранит моего ребенка, а мужа с его выходками смогу хоть век терпеть, я все поняла, больше не о чем беспокоиться, никогда ни слова не скажу о своей семейной жизни», - она отерла глаза от слез, но тут же снова зарыдала; матушка подала голос: «Несчастная моя девочка!» - ливнем хлынули слезы; даже луна на чистом небосклоне запечалилась, и в вазе печально сами собой зашевелились, словно маня куда-то, травяные стебли, сорванные братом Иносукэ возле рва на заднем дворе.