Вега Де - Новеллы (-)

- Откуда ты его знаешь? - спросила Лаура.

- Оттуда же, откуда и вы.

- Так он поглядывает и на тебя? - продолжала влюбленная девушка.

- Нет, сеньора, - ответила ей лукавая служанка, - ведь вы одна во всей Севилье заслуживаете такой безумной любви, какою он вас обожает.

- Значит, он меня обожает? - спросила, улыбаясь, Лаура. - Кто тебя научил таким словам? Может быть, достаточно просто сказать, что он меня любит?

- Вполне достаточно, - сказала Фениса, - раз вы не отвечаете на такую любовь; а если бы вы любили его так же, как он вас любит, каким счастьем для вас обоих было бы пожениться!

- Я не хочу выходить замуж, - возразила Лаура, - я хочу стать монахиней.

- Этого не должно быть, - ответила Фениса, - потому что вы одна у родителей и они оставят вам в наследство пять тысяч дукатов дохода, а стоимость вашего приданого составит шестьдесят тысяч, не считая тех двадцати тысяч, которые вам оставила ваша бабушка.

- Послушай, что я тебе скажу, - ответила ей на это Лаура, - не смей никогда мне больше говорить о Лисардо; он найдет девушку, достойную его любви, про которую ты столько говоришь, я же не питаю к Лисардо никакой склонности, хоть он и не сводит с меня глаз целых два года.

- Хорошо, сеньора, - возразила Фениса, - только слишком уж часто упоминаете вы имя Лисардо, чтобы я могла поверить, что ваше сердце никогда его не вспоминает.

Тем временем настал час обеда, и слуги накрыли на стол, - да будет известно вашей милости, что эта новелла не пастушеский роман {9} и ее герои обедают и ужинают каждый раз, когда к этому представляется случай, И тут Лаура сказала Фенисе:

- Жаль мне, Фениса, что этот кабальеро из-за меня ничего не ел.

- Разве вы не приказали мне, чтобы я с вами не заговаривала о нем?

- Это правда, - отвечала Лаура, - но я говорю вовсе не о нем, а о его обеде. Умоляю тебя, сделай так, чтобы наш повар дал тебе что-нибудь для него, и отнеси это его слуге - так, как будто ты сама об этом позаботилась.

- Мне это по вкусу: ведь это все равно, что отнести нищему милостыню, которую дал другой человек, - забота ваша, а старания мои.

Так Фениса и сделала; взяв каплуна, двух куропаток, немного фруктов и белого хлеба - все, чем богата Севилья, она отнесла это, куда ей было указано, и сказала:

- Пусть Лисардо кушает себе на здоровье, потому что ему это посылает Лаура.

Влюбленный кабальеро, преисполненный благодарности за эту милость, принялся за еду с таким рвением, что слуги его, придя в отчаяние, осмелились ему сказать:

- Если ваша милость будет так кушать, то что же останется на нашу долю?

- Вы, - отвечал Лисардо, - вовсе недостойны милостей Лауры, и потому, если я что-нибудь и не доем, то сохраню это себе на ужин.

Может быть, вашей милости это покажется жестокостью со стороны Лисардо, а быть может, вы возразите: "Мне кажется всего лишь, что он сильно проголодался", и вы будете правы, если только вам неизвестно, чем питается счастливый влюбленный в такие минуты.

Все же, чтобы вы не считали его невежей, я могу вам сообщить, что он дал слугам два дублона, стоимостью каждый по четыре дуро, - в те времена такие еще бывали, - с тем чтобы один из них отправился в Севилью и купил все, что ему только захочется. Однако они этого не сделали и, поделив деньги между собой, направились к загородному дому, где служанки накормили их досыта. Лаура видела все это, и ей это доставило большое удовольствие. Слуги Лисардо не скрывались от ее родителей, и когда те, пожелав узнать, что они за люди, спросили у них об этом, они назвали себя музыкантами. Желая развеселить Лауру, отец ее предложил им войти, чему они чрезвычайно обрадовались, и когда принесли лютню, которая всегда находилась в загородном доме или, возможно, была привезена служанками Лауры, - а некоторые из них любили потанцевать на мавританский лад, - Фабио и Антандро запели прекраснейшими голосами:

Между двух ручьев, рожденных

Вешним солнцем из снегов

В день, когда по просьбе дола

Растопило их оно,

Злополучный и забытый,

Ибо тем, кто ею полн,

Дарит только огорченья,

А не радости любовь,

Сильвио сидел печально

И следил за бегом вод,

Насмехавшихся беспечно

Над отчаяньем его.

И под мирное журчанье

Как хрусталь прозрачных волн.

Звонко плещущих о берег,

Жалобно промолвил он:

"Раз ни ревностью терзаться,

Ни любить вам не дано.

Вправе вы, ручьи, смеяться,

Слыша плач унылый мой.

В том, кто любит знойный камень.

Сердце страстью сожжено.

Вам же зной любви не страшен,