Джек Лондон - Избранные произведения. Том I

— Они не выйдут из лагуны Чирикви, — торжественно заверил испанца начальник полиции. — Что я, какое-то неразумное животное, что ли? Нет, я человек с разумом и знаю, что они из лагуны не выберутся. Разве я не поклялся в мести до гроба? Смотрите, солнце уже заходит. Ночь обещает быть тихой. Это несомненно — стоит только взглянуть на небо. Вы видите эти маленькие кучевые облака?.. Если поднимется ветер, то, конечно же, северо-восточный, а пройти через пролив Хоррера против ветра немыслимо. Беглецы и не предпримут такой попытки. Этот шкипер негр знает лагуну как свои пять пальцев. Он, без сомнения, сделает крюк и постарается проплыть либо мимо Бокас-дель-Торо, либо через пролив Картаго. Но мы его перехитрим. У меня есть мозг, есть ум. Ум! Придется проделать длинный путь верхом. Но мы его совершим. Проедем вдоль берега до самого Лас-Пальмаса. Там сейчас находится капитан Розаро на судне «Долорес»…

— На этом буксире? На старой калоше, которая не в состоянии отойти на два шага от берега? — спросил Торрес.

— При той тихой погоде, которая будет стоять сегодня ночью и завтра, «Долорес» сумеет захватить «Анжелику», — ответил начальник полиции. — Вперед, товарищи! Едем! Капитан Розаро — мой друг. Он готов исполнить все, о чем бы я его ни попросил.

Когда забрезжил рассвет, можно было увидеть, как через полуразрушенную деревню Лас-Пальмас тащился отряд усталых всадников на измученных лошадях. Они проехали вдоль улицы и направились к пристани. Там их взорам предстал старый, полуразвалившийся буксир, требующий ремонта и покраски. Из его трубы клубами валил дым — судно стояло под парами. У выбившегося из сил начальника полиции поднялось настроение.

— Доброе утро, капитан Розаро! Рад вас видеть! — приветствовал он шкипера испанца, бывалого, видавшего виды моряка. Розаро, полулежа на свернутом канате, пил кофе. Рука у него при этом так дрожала, что зубы стучали о кружку.

— Хорошее доброе утро, нечего сказать, когда меня всего трясет от проклятой лихорадки! — проворчал он. Рука его, в которой он держал кружку, и все тело затряслось так, что горячая жидкость выплеснулась и потекла у него по подбородку, шее, по седым волосам, которыми заросла полуобнаженная грудь. — Ты чего там? Я тебя, негодяй! — при этих словах кружка и ее содержимое полетели в мальчика-матроса, видимо, исполнявшего при капитане обязанности слуги. Бедняга был виновен в том, что не сумел сдержать смех.

— Но солнце сейчас встанет, и тогда лихорадка оставит вас в покое, — сказал начальник полиции, вежливо делая вид, что не заметил вспышки ярости у капитана. — Вы, очевидно, уже покончили со всеми делами здесь и направляетесь в Бокас-дель-Торо. Так вот что: мы все поедем с вами, — нам предстоит интересное приключение. Мы остановим шхуну «Анжелика», которой не удалось выбраться сегодня ночью из лагуны Чирикви из-за отсутствия попутного ветра. Я произведу множество арестов, и слава о вас прогремит по всей Республике Панама, капитан. Все будут восхвалять вашу храбрость и ловкость, и вы забудете о своей лихорадке.

— Сколько? — прямо спросил капитан Розаро.

— Сколько? — удивленно повторил начальник полиции. — Это правительственная служба, друг мой. И путь ваш все равно лежит на Бокас-дель-Торо. Вам не придется истратить ни одного лишнего фунта угля.

— Подай еще кофе! — заревел шкипер, обращаясь к мальчику-матросу.

Наступило молчание. Все — и Торрес, и начальник полиции, и измученные, усталые жандармы — все с завистью смотрели на горячий кофе, который принес слуга. Капитан Розаро поднес кружку к губам. Снова раздался звук, напоминающий щелканье кастаньет, — зубы больного застучали о края кружки, но на этот раз капитану все-таки удалось выпить горячую жидкость, не пролив ее, хотя он при этом основательно обжегся.

Снизу появился мечтательного вида швед, в необычайно грязных широких штанах и испачканной фуражке с надписью «Механик». Закурив трубку, он уселся на невысокие поручни и, казалось, погрузился в какой-то транс.

— Сколько? — повторил капитан Розаро.

— Сначала давайте двинемся в путь, дорогой капитан, — сказал начальник полиции, — а потом уже, когда у вас пройдет лихорадка, мы с вами обо всем потолкуем, как и подобает разумным существам, а не животным.

— Сколько? — снова спросил капитан Розаро. — Я вообще никогда не превращаюсь в животное. Всегда остаюсь разумным существом, независимо от того, светит ли солнце или оно уже зашло, — даже тогда, когда меня треплет эта лихорадка, будь она трижды проклята. Сколько?