Чжан Сяньлян - Женщина - половинка мужчины

Она сидела в комнате одна.

Все эти дни она не выходила на работу, оставалась дома, но не лежала, а оцепенело сидела на табуретке. Вещи в квартире покрылись густым слоем пыли. В комнатах как будто стало темнее — несмотря на то, что на улице было уже тепло и солнце светило совсем по-весеннему.

Она подняла на меня глаза, и в них я уловил боль и ненависть одновременно. Она пошевелила губами, но так и не произнесла ни слова. За эти дни она сильно сдала — словно потускнела, покрылась пылью, как и все вещи в комнате.

Я с трудом удерживался, чтобы не подойти к ней. Но раз уж все решил, незачем травить ей душу. Я сбросил рабочую куртку, умылся. Закатал рукава и, подойдя к кухонной доске, специально погремел пустыми мисками. Только тогда она заговорила:

— Ты стряпать собрался? Все есть. У печки, чтобы не остыло. — Помолчав, она добавила: — И не бойся. Ничего в еду я тебе не подсыпала.

Я ел, понемножку цепляя палочками рис. Я вдруг понял, что все эти дни она по-особому готовила мне рис — наверное, думала, что мне, как южанину, это будет приятно. Я невольно поднял глаза. Она сидела у стола ко мне спиной, немного согнувшись. Руки ее устало лежали на коленях, и вся она, словно окаменевшая, показалась мне похожей на где-то виденную скульптуру. Весеннее солнце проникало в комнату через окно, и вся ее фигура была словно окружена светящимся ореолом. В этот миг внутренний голос сказал мне: запомни! Ты должен запомнить! Когда-нибудь сможешь вспомнить и восстановить это мгновение. Печаль и страдание снова придут к тебе. Запомни. Все это должно остаться в твоей душе…

Вечером мы молча ложились спать, потушили свет. Тогда она, тяжело вздохнув, проговорила:

— Теперь я знаю, что семья распадется. Сегодня куда-то делись все утки и кошка. Мы не замечали их, но они жили в нашем доме, и у них была душа. Люди не такие. Когда в семье плохо, людей надо ткнуть носом, чтобы они поняли. А животные все чувствуют раньше и исчезают раньше — сами…

Прошло довольно много времени, пока я собрался с духом и спросил:

— Ты так и не нашла ни кошку, ни уток?

Она не отвечала.

— Они сегодня пропали?

Она молчала.

— Удивительно!

Опять ни звука.

Я немного испугался. Но потом уловил легкий звук ее дыхания. Я вдруг ощутил, как дорого мне даже дыхание этой спящей женщины. Что-то дрогнуло во мне. Я должен сохранить в душе каждый ее вздох…

Высказывание Председателя Мао: «Надлежащим образом осуществлять борьбу, критику, исправление».

Заявление

Мы, Чжан Юнлинь и Хуан Сянцзю, являемся членами третьей сельскохозяйственной бригады. С прошлого года состоим в браке. Однако в настоящее время чувствуем, что не сошлись характерами и не можем составить крепкую семью. Продолжение семейной жизни не будет способствовать производительному труду в бригаде и исправлению каждого из нас. Имеется обоюдное согласие на развод. Имеется согласие и в отношении раздела имущества. Мы оба будем и впредь всемерно участвовать в социалистическом строительстве и прилагать все силы к исправлению каждого из нас. Просим руководство удовлетворить нашу просьбу.

С уважением

Чжан Юнлинь, Хуан Сянцзю.

Март, 1976 г.

Я положил это заявление перед Цао Сюэи.

Цао Сюэи, стараясь не встречаться со мною глазами, уткнулся в бумагу. Он вытягивал губы трубочкой, хмурил брови, перечитывал заявление вдоль и поперек. Было видно, что он не готов к ответу.

Я и не ждал скорого решения, взял табуретку и сел. Прислонился спиной к стене и закурил, не глядя на него.

Он снял фуражку, запустил пятерню в свои жесткие, как солома, волосы, потом снова ее нацепил. Он, видимо, не мог усидеть на месте — все время двигал ногой, рукой, поводил плечами. Вот он потрогал чернильницу, положил перед собой бумагу и взял наконец ручку. Я уже надеялся, что он подпишет заявление, но ручка была отложена.

— Да, я слышал… слышал… — пробормотал он.

— От кого? — резко спросил я. — От Хуан Сянцзю?

— Э-э… вроде… нет! — Ему было явно не по себе. — Так, многие болтали.

Я промолчал, ожидая, что он будет делать дальше.

За окном конторы вовсю светило солнце. Кажется, кто-то прошел под окном, и Цао с готовностью поднял голову. Ему так хотелось, чтобы кто-нибудь прервал нас. Но я специально выбрал время: все были на работе, даже Сянцзю вышла в поле.

— Может, еще удастся как-то все уладить? — нерешительно спросил он, качая головой и теребя бумагу.

— Чтобы кто-нибудь сверху, — спросил я, — нас мирил?