Джеймс Джойс - Улисс (часть 1, 2)

Верую, Господи, помоги моему неверию. То есть, помоги мне верить или помоги мне не верить? Кто помогает верить? Egomen [само я (лат.)]. А кто не верить? Другой малый.

- Вы единственный из всех авторов "Даны", кто требует звонкой монеты. И я не уверен насчет ближайшего номера. Фред Райен хочет, чтобы ему оставили место для статьи по экономике.

Фредрайн. Две звонких монеты он мне ссудил. Чтоб ты снялся с мели. Экономика.

- За одну гинею, - сказал Стивен, - вы можете опубликовать эту беседу.

Бык Маллиган перестал, посмеиваясь, кропать и, посмеиваясь, поднялся. Чинным голосом, с медоточивым коварством он известил:

- Нанеся визит барду Клинку в его летней резиденции на верхней Мекленбург-стрит, я обнаружил его погруженным в изучение "Summa contra Gentiles" [сумма против язычников (лат.)], в обществе двух гонорейных леди, Нелли-Свеженькой и Розали, шлюхи с угольной пристани.

Он оборвал себя.

- Пошли, Клинк. Пошли, скиталец Энгус с птицами.

Пошли, Клинк. Ты уже все доел после нас. О, я, разумеется, позабочусь о требухе и объедках для тебя.

Стивен поднялся.

Жизнь - множество дней. Этот кончится.

- Мы вас увидим вечером, - сказал Джон Эглинтон. - Notre ami [наш друг (франц.)] Мур надеется, что Мэйлахи Маллиган будет там.

Бык Маллиган раскланялся панамой и бланком.

- Мсье Мур, - сказал он, - просвещающий ирландскую молодежь по французской части. Я там буду. Пошли. Клинк, бардам надлежит выпить. Ты можешь ступать прямо?

Посмеивающийся...

Накачиваться до одиннадцати. Вечернее развлечение ирландцев.

Паяц...

Стивен двигался за паяцем...

Однажды была у нас дискуссия в национальной библиотеке. Шекс. Потом. Идет спина пая: за ней шагаю я. Наступаю ему на пятки.

Стивен, попрощавшись, как в воду опущенный, двигался за паяцем, шутом, ладнопричесанным, свежевыбритым, из сводчатой кельи на свет дневной, грохочущий и бездумный.

Что ж я постиг? О них? О себе?

Теперь гуляй как Хейнс.

Зал для постоянных читателей. В книге посетителей Кэшел Бойл О'Коннор Фицморис Тисделл Фаррелл кудрявым росчерком завершает свои полисиллабусы. Вопрос: был ли Гамлет безумцем? Лысина квакера с аббатиком в беседе елейно-книжной:

- О, конечно, извольте, сэр... Я буду просто счастлив...

С гримасой игривой Бык Маллиган базарил бездельно с самим собой, себе ж благосклонно кивая:

- Довольная задница.

Турникет.

Неужели?.. Шляпка с голубой лентой?.. Написано не спеша?.. Что?.. Посмотрела?..

Закругление балюстрады: тихоструйный Минций.

Пак Маллиган, панамоносец, перескакивал со ступеньки на ступеньку, ямбами путь уснащая:

Джон Эглинтон, душка Джон,

Почему без женки он?

Потом вдруг разразился тирадой:

- Ох, уж этот китаец без подбородка! Чин Чон Эг Лин Тон. Мы с Хейнсом зашли как-то в этот их театришко, в зале слесарей. Как раньше греки, как М.Метерлинк, наши актеры творят новое искусство для Европы. Театр Аббатства! Мне так и чуялся пот монашьих причинных мест.

Он смачно сплюнул.

Забыл: что он никоим образом не забыл как его выпорол этот паршивый Люси. И еще: он бросил la femme de trente ans [женщина тридцати лет (франц.)]. И почему не было других детей? И первенцем была девочка?

Задним умом. Беги, возвращайся.

Суровый затворник все еще там (имеет свой кусок пирога) и сладостный юнец, миньончик, федоновы шелковистые кудри приятно гладить.

Э-э... Я тут вот... хотел... забыл сказать... э-э...

- Лонгворт и Маккерди Аткинсон там тоже были...

Пак Маллиган, легко приплясывая, стрекотал:

Заслышу ль ругань в переулке

Иль встречу шлюху на прогулке,

Как сразу мысль на этом фоне

Об Ф.Маккерди Аткинсоне,

Что с деревянною ногой,

С ним тут же рядышком другой,

Чья вкус винца не знает глотка,

Маги, лишенный подбородка.

У них жениться духу нет,

И онанизм - весь их секрет.

Фиглярствуй дальше. Познай сам себя. Остановился ниже меня, насмешливо мерит взглядом. Я останавливаюсь.

- Шут ты кладбищенский, - посетовал Бык Маллиган: - Синг уже перестал ходить в черном, чтоб быть как люди. Черны только вороны, попы и английский уголь.

Прерывистый смешок слетел с его уст.

- Лонгворт чуть ли не окочурился, - сообщил он, - из-за того, что ты написал про эту старую крысу Грегори. Ах ты, надравшийся жидоиезуит из инквизиции! Она тебя пристраивает в газету, а ты в благодарность разносишь ее писульки к этакой матери. Разве нельзя было в стиле Йейтса?

Он продолжал спускаться, выделывая свои ужимки и плавно балансируя руками:

- Прекраснейшая из книг, что появились у нас в стране на моем веку. Невольно вспоминаешь Гомера.