Уильям Теккерей - Виргинцы (книга 1)

Полковник спросил мистера Джорджа, хорошо ли он поохотился.

— Нет, — резко ответил Джордж. — А вы?

Тут он взглянул на портрет своего отца, висевший в гостиной.

Полковник, человек обычно немногословный, немедленно принялся подробнейшим образом описывать, как он утром охотился с королевскими офицерами, не забыв упомянуть, в каких лесах они побывали, сколько птиц подстрелили и какую дичь. Обычно не склонный к шутливости, полковник на этот раз подробно описал корпулентную фигуру генерала Брэддока и его огромные сапоги и рассказал, как главнокомандующий ехал по виргинскому лесу — "травя зверя", по его мнению — в сопровождении собачьей своры, собранной из разных имений, а также своры негров, которые лаяли еще громче собак, и иногда даже попадал в оленей, если они подвертывались под выстрел. "Черт побери, сэр! восклицал генерал, пыхтя и отдуваясь. — Что бы сказал у себя в Норфолке сэр Роберт, если бы он увидел, как я тут охочусь с дробовиком в руке и со сворой, натасканной на индюков!"

— Ах, полковник, вы сегодня, право же, в ударе! — воскликнула госпожа Эсмонд со звонким смехом, хотя ее сын, слушая эту историю, только еще больше нахмурился. — А что это за сэр Роберт? Он приехал в Норфолк с последними подкреплениями?

— Генерал имел в виду Норфолк на родине, а не Норфолк в Виргинии, ответил полковник Вашингтон. — Мистер Брэддок рассказывал о том, как он гостил у сэра Роберта Уолпола, у которого в этом графстве имение, о том, какую великолепную охоту держит там старик-министр, о его пышном дворце и картинной галерее в Хотоне. Больше всего на свете хотел бы я посмотреть хорошую охоту на родине и лисью травлю! — со вздохом заключил любитель охоты.

— Тем не менее, как я уже говорил, и тут тоже есть неплохая охота, насмешливо процедил молодой Эсмонд.

— Какая же? — воскликнул мистер Вашингтон, пристально на него глядя.

— Но ведь вы и сами это знаете, так к чему смотреть на меня с таким бешенством и притопывать ногой, словно вы собираетесь драться со мной на шпагах? Разве вы не лучший охотник в наших краях? И разве не все рыбы полевые, и звери древесные, и птицы морские... ах, нет... рыбы древесные и звери морские и... а! Вы ведь понимаете, что я хочу сказать. Форели, и лососи, и окуни, и лани, и кабаны, и бизоны, и буйволы, и слоны — откуда мне знать? Я же не любитель охоты.

— О да, — подтвердил мистер Вашингтон с плохо скрытым презрением.

— Да-да, я понимаю. Я неженка. Я рос под материнским крылышком. Взгляните на эти прелестные ленты, полковник! Кто не был бы рад таким путам? И какой очаровательный цвет! Я помню, когда они были черными в знак траура по моему деду.

— Но как было не оплакивать такого человека? — спросил полковник, а вдова с недоумением посмотрела на сына.

— От всего сердца хотел бы я, чтобы мой дед был сейчас здесь, восстал бы из могилы, как он обещает на своей надгробной плите, и привел бы с собой моего отца, прапорщика...

— Ах, Гарри! — воскликнула миссис Эсмонд, заплакав и бросаясь к младшему сыну, который в этот миг вошел в комнату в точно таком же кафтане с золотым шитьем и вышитом камзоле, с таким же шелковым шарфом на шее и при такой же шпаге с серебряным эфесом, как и его старший брат. — Ах, Гарри, Гарри!

— Что случилось, матушка? — спросил Гарри, обняв ее. — Что случилось, полковник?

— Честное слово, я ничего не понимаю, — ответил полковник, кусая губы.

— Пустой вопрос, Хел — о розовых ленточках, которые, мне кажется, весьма к лицу нашей матушке. Не сомневаюсь, что и полковник думает точно так же.

— Сударь, будьте любезны говорить только за себя, — в бешенстве вскричал полковник, но тотчас овладел собой.

— Он и так говорит слишком много! — рыдая, сказала вдова.

— Клянусь, источник этих слез мне так же неведом, как истоки Нила, продолжал Джордж. — И если бы вот этот портрет моего отца вдруг начал плакать, отчие слезы удивили бы меня лишь немногим меньше. Что я сказал такого? Упомянул про ленты! Неужели в них крылась отравленная булавка, поразившая сердце моей матери по вине какой-нибудь негодной лондонской швеи? Я только выразил желание носить эти восхитительные путы до конца моих дней. — И он изящно повернулся на высоких красных каблуках.

— Джордж Уорингтон, какой это дьявольский танец ты танцуешь? — спросил Гарри, который любил мать, любил мистера Вашингтона, но больше всех на свете любил своего брата и преклонялся перед ним.

— Мое дорогое дитя, ты ничего не понимаешь в танцах — ведь изящные искусства тебя не влекут, и из спинета ты способен извлечь ровно столько же гармонии, сколько из головы убитого кабана, если будешь дергать его за ухо. Природа предназначила тебя для бурь — я имею в виду военные бури, полковник Джордж, а не те, с которыми встретился семидесятичетырехпушечный фрегат, доставивший в устье нашей реки мистера Брэддока. Его превосходительство также человек, Доблестно подвизающийся и на полях войны, и на полях охоты. Я же — неженка, как я уже имел честь вам объяснить.