Джордж Элиот - Миддлмарч

Так уж удивительно устроены мы, смертные: Лидгейту доставляла неизменное удовольствие мысль об оказанной Фербратеру услуге, но, едва священнику представилась возможность отплатить ему добром за добро, Лидгейт испуганно пресек попытки вызвать его на откровенность. И притом, какими бы соображениями ни было вызвано это предложение дружеских услуг, к чему оно приведет? - да к тому, что он должен будет изложить "суть дела", признаться, в чем же именно испытывает он нужду. Покончить жизнь самоубийством сейчас казалось ему легче.

Мистер Фербратер был достаточно умен и правильно истолковал ответ, к тому же внушительная внешность Лидгейта сочеталась с внушительностью тона и манер и исключала попытки обходным путем вынудить его отказаться от принятого решения.

- Который час? - спросил священник, подавляя обиду.

- Начало двенадцатого, - сказал Лидгейт. И они оба направились в гостиную.

64

_Первый джентльмен_:

Где власть, пускай там будет и вина.

_Второй джентльмен_:

О нет, ведь всякой власти есть пределы.

Чуму нельзя остановить заставой,

Ни рыбу хитрым доводом поймать.

Любая сила двойственна в себе.

Причины нет без следствия. И суть

Деяния в бездействии таится.

Приказ без подчиненья - не приказ.

Даже если бы Лидгейту вздумалось со всей откровенностью рассказать о своих делах, он едва ли мог надеяться получить от Фербратера необходимую ему немедленно помощь. Кредиторы наседали: поставщики присылали счета за истекший год, Дувр грозил отобрать мебель, и так как поступления от пациентов были скудны и ничтожны - щедрые гонорары из Фрешита и Лоуика разошлись в мгновение ока, - требовалось никак не менее тысячи фунтов, чтобы, уплатив самые неотложные долги, сохранить достаточную сумму, которая дала бы доктору "возможность оглядеться", как принято оптимистично говорить в подобных случаях.

И разумеется, с приходом веселого рождества, за коим следует счастливый Новый год, когда наши сограждане ждут оплаты товаров и услуг, которыми они двенадцать месяцев любезно осыпали ближних, бремя мелочных забот так тяжко придавило Лидгейта, что он не мог сосредоточиться даже на самом обычном и неотложном деле. Характер у Лидгейта был неплохой, живой ум, добросердечие, а также крепкое телосложение позволяли ему в повседневных обстоятельствах не опускаться до несоразмерной поводам обидчивости. Но сейчас его терзало раздражение совсем иного рода, - неурядицы сердили его не сами по себе, его сердило ощущение, что он попусту растрачивает силы на унизительные дрязги, несовместимые с его высокими помыслами. "Вот о чем мне приходится думать, а я мог бы заниматься вот этим и тем", - то и дело твердил он себе с досадой, и каждая новая трудность возмущала его вдвойне.

Среди литературных героев особенно сильное впечатление производят джентльмены, постоянно сетующие на прискорбную ошибку, из-за которой их возвышенная душа угодила в столь унылую и неприглядную дыру, как вселенная, но сознание собственной грандиозности и ничтожности света не лишено приятности. Гораздо менее приятно чувствовать, что где-то существует жизнь, полная полезной деятельности и кипения мысли, а ты сам тем временем погряз в эгоистических тревогах и заботах и помышляешь лишь о том, как из них выбраться. Заботы Лидгейта могли, пожалуй, показаться низменными возвышенным натурам, никогда не слыхивавшим о долгах, кроме разве только очень крупных. Они и были низменны, но не сталкиваться с низменными заботами и тревогами невозвышенные смертные могут, лишь будучи свободными от денежных затруднений и их неизбежного следствия - корыстных надежд и вульгарных искушений: ожидания смерти богатого дядюшки, жульнического стремления придать благовидность неприглядному, попытки оттягать у ближнего теплое местечко и нетерпеливого ожидания Удачи, даже в облике бедствия.

Постоянно ощущая на шее это унизительное ярмо, Лидгейт впал в раздражительное и угнетенное состояние духа, следствием которого явилась все большая отчужденность между супругами. После первого откровенного разговора, когда он рассказал жене о закладной, Лидгейт не раз пытался обсудить с Розамондой, каким образом им сократить расходы, и по мере того как приближалось рождество, его предложения становились все более определенными. "Мы могли бы ограничиться одной служанкой и сильно сократить расходы, - говорил он, - к тому же одной лошади с меня вполне достаточно". Как мы знаем, Лидгейт начал более здраво судить о ведении домашнего хозяйства, и самолюбие, прежде побуждавшее его не отставать от других, еще сильнее побуждало его опасаться прослыть должником и просить помощи у окружающих.