Филипп Эриа - Семья Буссардель

- Вот именно! - с горячностью воскликнула Батистина.

Голос у нее оборвался, она больше ничего не могла сказать, - быть может, испугалась своей дерзости и, закрыв лицо руками, громко зарыдала. Флоран встал с кресла, подошел к низкому окну, затем направился к алькову, а затем снова зашагал к окну и посмотрел на улицу. Ему показалось, что он открыл в поведении Батистины нечто утешительное, дававшее ему возможность вновь обрести душевное равновесие. По-видимому, Батистина, которая когда-то оказалась свидетельницей трагедии, считала виновниками смерти матери только близнецов.

Служанка немного успокоилась, вытерла глаза и шумно высморкалась, как обычно это делают крестьянки, когда пользуются носовым платком. Воспоминания ее цеплялись одно за другое:

- Я так любила покойную барыню.

Опять рыдания прервали ее слова. Она не пыталась сдерживать свои чувства.

- Я прямо-таки молилась... молилась на нее!.. Ведь она прямо-таки святая была... Ей только в раю место... Вот бог и взял ее на небо. Она теперь уж наверняка в раю...

Флоран, все еще стоявший у окна, при этих словах поднял голову и произнес:

- Она первая упрекнула бы вас...

Опять настало молчание. Батистина, все еще плача, кивала головой, словно желая сказать: "Я сама это знаю... Хорошо знаю!" Флорану хотелось, чтобы она поскорее ушла, оставила его в покое, тогда он позовет Рамело и сообщит ей, что все уже кончено, все разрешилось. Но Батистина еще не исчерпала горькой радости покаяния, признания своей вины. Наконец слезы перестали литься и она, опустив глаза, прошептала, беспомощно разводя руками:

- Ничего не могла с собой поделать... Ничего не могла с собой поделать... Не могла...

Больше никаких объяснений меж ними не происходило. Решено было, что она уедет в следующее воскресенье и, значит, успеет проститься с Аделиной. Для детей придумали предлог, что она уезжает на родину, так как выходит замуж. Расставаясь с улицей Сент-Круа, она получила жалованье за год, полное приданое служанки и маленький подарок от каждого. Все это оправдывалось выдумкой о предстоящем ее замужестве. Кроме того, Батистина увезла с собой также гравюру "Страшный суд", которую Флоран отдал ей на память о покойной хозяйке.

VIII

На следующий год, в последний день пасхи, Рамело отправила детей покататься на "египетских горах" в саду Дельта. Прогулка была разрешена отцом. Он выдал на это денег Жозефе, наказав ей, разумеется, не потерять в толпе двух младших. Такого рода наставления, которые так часто давала некогда Лидия, стали обычными для вдовца Буссарделя. Ведь дети и дела составляли теперь всю его жизнь. Его мир имел два полюса: один на улице Сент-Круа, где жила его семья, а второй на улице Колонн, где находилась его контора. Он часто повторял это.

- А вы смотрите, - сказал он сыновьям, - не отходите от Зефы.

Он привык называть Жозефу именем, которое дали ей близнецы, когда были еще крошками.

- Не беспокойся, папочка, - сказала Аделина, натягивая перчатки. - Я послежу за ними.

Так же как и младшая сестра, она была отпущена домой на пасхальные каникулы. Жюли теперь училась в том же пансионе, но все не могла приноровиться к полусветским-полумонастырским порядкам, царившим в пансионе мадемуазель Вуазамбер. Девочка тосковала там. Если бы это заведение не находилось в предместье Бо Гренель, то есть так далеко от Шоссе д'Антен, что невозможно было привозить оттуда Жюли каждый вечер домой, а утром отвозить

Аделина, напротив, прекрасно приспособилась к пансионским порядкам. Строгое распределение времени, непреложное чередование занятий и отдыха, выгодные стороны прилежания, первенство среди младших благодаря возрасту, а среди сверстниц благодаря успехам, удовлетворенное тщеславие, которое так приятно щекотали похвалы за умение вызубрить урок и без запинки отбарабанить его перед всем классом, - все это вполне соответствовало характеру Аделины. Она была создана для такой жизни, она быстро научилась перешептываться, поверять подругам свои тайны и мгновенно застывать в позе примерной ученицы, улыбаться по заказу, делать почтительные реверансы, шпорить любезные слова и всегда хранить скромный вид. Белокурые косы ее оставались такими же светлыми, как в детстве, а у Жюли волосы стали каштановыми. Аделина была красивее младшей сестры, но лишена ее живости и очарования. Глаза были какие-то пустые и приобретали выразительность, только ми да опущенные ресницы скрывали их взгляд.

В пансионе известно было про каждую ученицу, велико ли состояние ее родителей; да об этом свидетельствовало и множество мелочей: все девочки носили форменные платья, но у одних эти платья были сшиты из дорогого левантина, а у других из полотна; по субботам и накануне всяких праздников за юными пансионерками приезжали из дому - кто в роскошной коляске, кто в простом извозчичьем фиакре, а некоторые приходили пешком. Сами воспитательницы выказывали ту или иную степень снисходительности к ученицам в соответствии с этим неравенством. У большинства товарок Аделины отцы были особы почтенные, занимавшие более видные посты, чем Флоран Буссардель, и более состоятельные, чем он; Аделина из-за этого не испытывала чувства унижения, наоборот, ей лестно было попасть в такую среду, и она весьма обдуманно выбирала себе подруг.