Васко Пратолини - Метелло

Дель Буоно шел впереди всех вместе с Джаннотто и Липпи, который мелко семенил под палящими лучами солнца, стараясь не отстать. Дель Буоно взял старика под руку и угостил его сигарой. Пенсне Дель Буоно поблескивало на солнце.

Дойдя до первых домов Ромито, он крикнул:

— Помолчите-ка, ребята, а то все кончится, не успев начаться!

Запыхавшийся Немец и еще несколько рабочих присели на ограду дороги, чтобы передохнуть. Они махали проходящим, прощаясь с ними:

— До завтра!

— Счастливо!

— Ну, теперь уж порядок!

— До завтра!

И вот на следующий день началась самая крупная в 1902 году забастовка, которой и по длительности и по совершившимся за это время событиям суждено было стать легендарной.

Она длилась сорок шесть дней и закончилась капитуляцией предпринимателей. Это была большая победа, но как дорого она обошлась и с каким трудом была достигнута!

И все же это была победа всей корпорации каменщиков и, в частности, Метелло и Эрсилии.

Но за эти полтора месяца, независимо от роли, которую сыграла забастовка, любовь их подверглась серьезному испытанию.

На следующее утро, точно в положенное время, все собрались в рабочей одежде у своих строительных площадок на тот случай, если хозяева одумаются, изъявят желание вести переговоры. Кроме того, могло случиться, что в воскресенье после митинга и особенно в момент, когда надо будет приступать к работе, кто-нибудь из голосовавших в Монтеривекки за забастовку передумает. Когда Метелло вместе с зашедшим за ним Олиндо присоединился к своим товарищам, почти все уже были тут, на площадке, словно на смотре. Они сидели в тени под насыпью.

Аминта поднялся навстречу Метелло.

— Инженер еще не приходил, — сказал он.

Но оба десятника и помощник Бадолати были уже здесь. Помощник курил сигарету и улыбался. Это был племянник инженера, недавно закончивший обучение юноша; из-за своей заносчивости он не пользовался на стройке любовью.

Метелло подсел к рабочим, вскоре подошли и все остальные. Их было около тридцати человек, и они сидели в ряд напротив здания, которое после окончания строительства должно было стать центральным корпусом фабрики, возводимой на перекрестке улиц 20-го Сентября и виа Витторио-Эммануэле. Позади, параллельно Муньоне, строилась шоссейная дорога. Сейчас была готова только насыпь, которую рабочие называли «шоссе», потому что по ней уже ездили повозки, сокращая путь к строительному участку.

По другую сторону стройки метров на сто, почти до самой железной дороги, лежали возделанные участки.

Солнце поднялось высоко. Неподалеку от строительства, у семафора, остановился поезд. Какие-то юноши, выглядывавшие из окон вагона, пели:

Поезд медленно тронулся с места, кто-то из парней вы сунулся и крикнул:

— Да здравствует Флоренция! Привет каменщикам!

Рабочие все так же сидели под самой насыпью, а неподалеку от них все так же стояли помощник инженера и два десятника.

Зазвонил колокол монастыря в Монтуги, потом послышался гудок поезда, подходившего к вокзалу.

Старший из десятников, Нардини, не отличался особенно свирепым нравом. В прошлом сам каменщик первой руки, он старался по возможности улаживать все возникающие споры. Сейчас Нардини вытащил из жилетного кармана часы и зашагал к насыпи. Другой десятник укоризненно покачал головой. Он был родом из Марке, звали его Криспи; он носил большие усы, закрывавшие почти весь рот. Криспи был правой рукой Мадии и надеялся занять его место, но инженер предпочел Нардини.

Помощник инженера спросил:

— Что ты посоветуешь, Нардини?

Десятник прошел немного вперед по немощеной дороге. Рабочие смотрели на него снизу вверх. Помолчав, он спросил:

— Ну как, давать сигнал?

— Давай, давай! — сказал Липпи, как самый старший. — Криспи тебе поможет. А потом, у вас ведь еще есть хозяйский племянничек!

Тут вмешался Метелло:

— Послушай-ка, Нардини! Всего несколько лет назад ты, если не ошибаюсь, посещал Палату труда, был каменщиком первой руки у Фиаски. Так, что ли?

— К чему это ты клонишь?

— А к тому, что в то время ты обязательно принял бы участие в забастовке.