Эти разговоры явно предназначались для Метелло. Ему подмигивали, а он лишь улыбался и покачивал головой, как бы поддерживая этим шутки и остроты. Виоле он ничего не рассказывал: она не обращала никакого внимания на сплетни и все меньше и меньше скрывала свои отношения с Метелло. А может быть, ему только так казалось. Он подозревал, что свекровь Виолы знает об их встречах. Однажды утром он столкнулся с ней, когда она возвращалась из церкви. Метелло снял шапку, а старуха как-то особенно посмотрела на него, и в ее взгляде была скорее покорность, чем упрек.
— Вчера твоя свекровь, верно, видела, как я выходил от тебя.
— Они видят только то, что я хочу, — ответила Виола.
Значит, люди были правы! Но он не стал над этим задумываться. Виола ждала его, раскрыв объятия. Аромат ее тела, страстность и самозабвенность кружили ему голову. И каждый раз Виола задавала одни и те же вопросы, будто старалась внушить ему страх:
— А если у меня будет ребенок?
— В таких случаях обычно женятся…
— Ну, это ты выбрось из головы раз и навсегда…
— Какого же ответа ты ждешь?
Она смеялась и целовала его в губы.
— А у твоей Козетты не было детей от тебя?
— Отстань! Козетта была еще совсем девочка.
Утомленный, он мгновенно засыпал, а Виола все еще ласкала его.
Это случилось в начале лета, в праздник Сан-Джованни, когда даже из Ровеццано был виден иллюминированный Палаццо Веккьо. Метелло зашел в табачную лавку купить сигару. Внезапно он услышал, как кто-то, словно обращаясь к собеседнику, сказал за его спиной:
— Чего не сделаешь, чтобы удержаться на занятых позициях! Даже курить начнешь, если ей нравится запах сигары!
Метелло обернулся. Он знал говорившего. Это был Моретти, который до него пользовался милостями Виолы, — юноша одних лет с Метелло, такого же роста, светлоглазый, с закрученными усиками. Он был штукатур и, кажется, остался без работы. Метелло мельком видел его в Палате труда. Потом они встретились в Ровеццано, где Моретти родился и жил. Познакомившись, они часто проводили вечера вместе. Как-то оба начали ухаживать за двумя работницами с табачной фабрики, но Моретти вскоре перестал с ними встречаться, потому что они жили близ Мадонноне. «Там живет одна моя знакомая, и я не хочу рисковать», — признался он, но распространяться не стал, считая, что и так сказал лишнее. Моретти тоже был социалист, и они с Метелло подружились, но в один прекрасный день он вдруг перестал здороваться. Метелло, со свойственным многим людям малодушием, побоялся, что, начав добираться до истинных причин его охлаждения, он будет вынужден говорить об этом с Виолой, и стал отвечать ему тем же.
Но теперь они встретились на людях, и все присутствующие не спускали с них глаз. Метелло вопросительно взглянул на Моретти, и тот с убийственной иронией умышленно громко спросил:
— Ну как? Обхаживаешь фиалки?! [20] «Виола» — по-итальянски «фиалка».
Раздался взрыв хохота. Вокруг было столько людей, что Метелло не мог уклониться от ответа. Он шагнул к Моретти и, убедившись, что нападает первым, ударил его кулаком в лицо. При этом вид у него был не столько оскорбленный, сколько недоумевающий. Завязалась драка, которую перенесли затем на площадь перед табачной лавкой. Зрители окружили их и без особого воодушевления пытались разнять. Так уж положено: двое дерутся — третий не лезь. Значит, у них есть повод для драки. Все это продолжалось, пока кто-то не крикнул: «Карабинеры!» В одно мгновение противники переменили позы.
— Это был кулачный бой по-американски. Мы читали о нем в газетах, и нам захотелось попробовать.
— Они — спортсмены, — раздался чей-то голос.
Карабинеры поверили. Метелло с Моретти вошли в кафе и, продолжая держаться на расстоянии, принялись рассматривать себя в зеркало. Их лица напоминали страшные рожи, изображаемые обычно на фонтанах. Нижняя губа Метелло распухала так быстро, будто ее надували, как воздушный шар. Он предпочел не показываться Виоле в таком виде. Место в постели рядом с ожидавшей его возлюбленной в этот вечер осталось незанятым. И не только в этот вечер. Не исход драки и не сплетни заставили Метелло принять это решение, а слова десятника, которыми тот встретил его на следующее утро:
— Ты подрался из-за политики?
— Нет, из-за женщины.
— Из-за чего бы ты ни подрался, в таком виде ты мне на работе не нужен. Как раз теперь, когда тебя сделали подмастерьем, ты вдруг начал работать с прохладцей. Ну что мне сейчас с тобой делать? Иди-ка лучше домой. Завтра придешь.
Читать дальше