Робер Эскарпи - Литератрон

["Темуаняж кретьен" - ежедневная газета, выпускаемая католическим издательством. Начала выходить в 1941 году в период движения Сопротивления. За резкую критику политики французского правительства в Алжире подвергалась конфискации.]

Пуаре был признателен мне за все эти перемены, потому что в силу контраста это позволяло ему еще наглядней демонстрировать свою собственную независимость. Тем самым он лишь поднял свой престиж. Возможно, это и спасло его, ибо посол, которому надоела вся эта возня, решился, наконец, просить, чтобы Пуаре отозвали. Департаменту, где насчитывалось немало жертв Пуаре, было плевать на его репутацию. И потому предложение отозвать его было принято общедепартаментским ликованием. Однако отозвали посла.

Новый посол был из тех, кого считают слишком незначительным, чтобы быть полезным во Франции. Будучи выслан в Польдавию, он никак не мог утешиться. Голлизм Пуаре и моя оппозиционность удовлетворяли разом и его обиженное самолюбие и чувство неколебимой преданности своей отчизне. Вскоре мы оба стали ему необходимы.

К концу учебного года я под руководством Больдюка защитил в Государственном университете Польдавии докторскую диссертацию о вариантах "э немого" в произведениях французских военных писателей первой половины XX века. Большая часть материалов была взята из мало кому известной брошюрки, опубликованной в 1954 году в Сен-Флуре бывшим полковником французской Освободительной армии. Купил я ее когда-то на барахолке Мериадек в Бордо, и сам не знаю, благодаря какой случайности книжка эта попала в Польдавию среди прочих моих бумаг. Я ничем не рисковал: слишком далеко Канталь от берегов Польдавии. Впрочем, ни один из членов жюри, даже и Больдюк в том числе, не дал себе труда ознакомиться с моей работой. Первая же страница убедила их, что я вполне к месту цитирую де Голля, и они сочли излишним идти дальше.

Итак, я стал доктором, что в силу франко-польдавских культурных связей приравнивалось к французскому званию кандидата. Я достаточно хорошо понимал, что степень моей невежественности, невзирая на защиту диссертации, осталась прежней, но с этим скромным дипломом в руках я почувствовал прилив новой отваги. И через несколько дней мне представился случай проявить ее, когда мой бывший преподаватель Ланьо приехал в Польдавию по случаю присуждения ему степени доктора " honoris causa ".

Как только в гостиной посольства профессорский взгляд упал на меня, я понял, что его антипатия ко мне ничуть не уменьшилась. Он беседовал с послом и Больдюком. Приближаясь к ним, я почувствовал, что непременно буду встречен каким-нибудь разящим замечанием, которое если и не повредит по-настоящему, то, во всяком случае, подорвет доверие ко мне в будущем. Поэтому я решил опередить события. Не дав Ланьо открыть рот, я взял его за локоть и воскликнул:

- А, старик, до чего же я рад тебя видеть!

Его так поразило это "ты", что он буквально остолбенел. А я воспользовался этим обстоятельством и, продолжая в том же духе, стал расхваливать Ланьо перед Больдюком и послом, так что любая резкость с его стороны показалась бы неприличной и необъяснимой.

Я видел, как он весь напрягся, побледнел, открыл было рот. Потом лицо его приняло обычное выражение, насмешливые искорки зажглись в глазах, и в них, как мне показалось, промелькнуло нечто вроде восхищения. Как бы то ни было, он подыграл мне.

- Кого я вижу!-спокойно отозвался он.-А я и не знал, что ты в Польдавии.

- Он работает со мной, - подхватил Больдюк. - Это мой ученик.

- Если не ошибаюсь, - добавил посол, - он недавно защитил под вашим руководством весьма интересную докторскую диссертацию.

Ланьо как-то неопределенно покачал головой.

- Значит, ты уже доктор? Браво! Ты не теряешь времени, дорогой... Недаром же я говорил, что ты далеко пойдешь.

И повернулся ко мне спиной, но я уже выиграл партию. На. следующий день во время прогулки, которую мы совершали в машине Пуаре, Ланьо даже осведомился у меня о моей работе. Я воспользовался этим и расспросил его о том, что так меня волновало. Хотя Ланьо никогда не занимался электроникой, он принадлежал к числу тех людей, чья порука могла пригодиться при поддержке моего литератрона. На сей раз я не совершил оплошности и не стал пичкать Ланьо его собственной стряпней. Я показал себя внимательным слушателем, высказывал сдержанные критические замечания, задавал в подходящий момент уместные вопросы и сумел проявить достаточно тупости, чтобы дать собеседнику блеснуть своим незаурядным красноречием. Не знаю, попался ли Ланьо на мою удочку, во всяком случае, мне показалось, что он мне признателен, и он простер свою благосклонность, чтобы дать мне несколько советов.