Джордж Элиот - Адам Бид

Все отошли к стороне и стояли с обнаженною головою в то время, как проходил мистер Ирвайн. За ним шли Адам и Сет, а между ними мать, ибо Джошуа Ранн, исправлявший и должность главного могильщика и должность дьячка, не был еще готов следовать за пастором в ризницу. Но тут произошла остановка, прежде чем три родственника покойного вошли в церковь: Лисбет обернулась, чтоб еще раз взглянуть на могилу. Увы, теперь там не было ничего, кроме белого терна. Она, однако ж, плакала меньше сегодня, нежели прежде со дня смерти своего мужа: к ее печали примешивалось необыкновенное сознание собственной важности, так как она имела похороны и мистер Ирвайн читал особенную службу для ее мужа; кроме того, она знала, что теперь пропоют для него и погребальный псалом. Она чувствовала противодействовавшее волнение, утешавшее ее горесть, еще сильнее, когда подходила с своими сыновьями к церковным дверям и видела дружеское, выражавшее сострадание наклонение головы своих соприхожан.

Мать и сыновья прошли в церковь, за ними последовали, один за другим, люди, мешкавшие еще до этих пор, хотя некоторые еще оставались вне церкви; может быть, вид экипажа мистера Донниторна, медленно приближавшегося по извилинам холма, заставлял их чувствовать, что не было особенной нужды торопиться.

Но теперь вдруг раздался звук фагота и рожков – вечерний гимн, которым всегда открывалась служба, начался, и теперь все должны войти в церковь и занять свои места.

Я не могу сказать, чтоб внутренность геслопской церкви была замечательна чем-нибудь, за исключением древнего вида дубовых загороженных лавок, по большой части обширных квадратных лавок, расположенных с каждой стороны узкого прохода. Правда, она была свободна от недостатка, каковым я считаю галереи в современных церквах. Хоры имели две особенные узкие загороженные скамьи в середине ряда с правой стороны, так что Джошуа Ранн очень скоро мог занимать свое место между певчими, как главный бас, и потом возвращаться к своему налою, когда кончалось пение. Кафедра и налой, серые и древние, как и лавки, стояли по одну сторону свода, который вел к алтарю, также снабженному древними четырехугольными скамейками для семейства и прислуги мистера Донниторна. Несмотря на то, уверяю вас, эти древние лавки и светло-желтые стены сообщали весьма приятный тон простой внутренности и прекрасно согласовались с румяными лицами и яркими жилетами прихожан. Кроме того, в алтаре виднелся малиновый цвет в значительном изобилии, так как кафедра и собственная скамья мистера Донниторна имели подушки из красивого малинового сукна; и в заключение всей картины там была малиновая напрестольная пелена, вышитая золотыми лучами мисс Лидией собственноручно.

Но даже и без малинового сукна впечатление было теплое и приятное, когда мистер Ирвайн находился на кафедре, благосклонно окидывая взором это простое собрание дюжих стариков, с согнутыми коленями и, может быть, плечами, но имевших силу для подрезывания изгородей и для перекрытия соломою крыш: высокие здоровые фигуры и грубо очерченные загорелые лица каменотесов и плотников; с полдюжины здоровых фермеров с их семействами, имевшими щеки как яблоко; опрятных старушек, по большей части жен поселян, в черных шляпках, из-под которых незначительно выдавались края белых, как снег, чепчиков, и с исхудалыми руками, голыми по локоть, бесстрастно сложенными на груди. Ибо никто из стариков не держал книг. Зачем им было держать их? – никто из них не умел читать. Но они знали несколько «добрых слов» наизусть, и их иссохшие губы по временам молча шевелились, следуя за службой, правда, без весьма ясного понимания, но с простою верою в то, что служба обладает действительною силою отвратить зло и принести благословение. И теперь видны были все лица, ибо все встали – маленькие дети на скамьях, глядя через спинку серых загороженных скамеек, – между тем как вечерний гимн доброго старого епископа Кена запели одним из тех живых псаломных напевов, которые исчезли с последним поколением приходских священников и хорных приходских дьячков Мелодии вымирают, как свирель Пана, с людьми, любящими эти мелодии и внимающими им. Адам не находился сегодня на своем обычном месте между певчими, ибо он сидел со своею матерью и Сетом, и с удивлением заметил, что Бартля Масси также не было здесь, что было тем приятнее мистеру Джошуа Ранну, издававшему свои басовые ноты с необыкновенным удовольствием и бросавшему особенный луч строгости во взглядах, которые обращал сверх своих очков на диссидента Вилля Маскри.