Джордж Элиот - Адам Бид

– Разве есть какое-нибудь известие? – спросил он.

– Будьте спокойны, мой друг, – отвечал Бартль, – будьте спокойны. Это не то, о чем вы думаете: молодая женщина-методистка пришла из тюрьмы. Она стоит внизу на лестнице и хочет знать, хотите ли вы видеть ее. Ей нужно сообщить вам что-то об этой бедной покинутой, но она говорит, что не хочет войти без вашего позволения. Она думает, что вы, может быть, захотите выйти к ней и поговорить с нею внизу. Эти проповедницы не бывают обыкновенно так застенчивы, – проворчал Бартль сквозь зубы.

– Попросите ее войти, – сказал Адам.

Он стоял, обернувшись лицом к двери, и когда Дина, войдя в комнату, подняла на него свои кроткие, серые глаза, то сразу увидела большую перемену, происшедшую в нем после того дня, когда она видела этого высокого человека в хижине.

Ее чистый голос дрожал, когда она, подавая ему руку, произнесла:

– Успокойтесь, Адам Бид: Господь не покинул ее.

– Да благословит вас Бог за то, что вы пришли к ней! – сказал Адам. – Мистер Масси сообщил мне вчера о вашем приезде.

Оба они не могли более говорить теперь и стояли друг против друга в безмолвии. Бартль Масси, надевший очки и рассматривавший лицо Дины, был, по-видимому, также тронут, но он оправился первый и, подавая ей стул, сказал:

– Присядьте, молодая женщина, присядьте. – И сам возвратился на свое прежнее место, на постели.

– Благодарю вас, друг, я не хочу сидеть, – сказала Дина, – потому что должна поторопиться назад: она умоляла меня не отлучаться надолго. Я пришла затем, Адам Бид, чтоб просить вас повидаться с бедной грешницей и проститься с ней. Она желает попросить у вас прощения, и лучше бы вам повидаться с нею сегодня, нежели завтра рано утром, когда ей останется так мало времени.

Адам стоял, дрожа всем телом, и наконец опустился на стул.

– Нет, этого не будет, – сказал он, – отложат… может быть, придет помилование. Мистер Ирвайн говорил, что есть надежда, он говорил, что мне не нужно еще терять надежды.

– О, это было бы блаженством для меня! – сказала Дина, и глаза ее наполнились слезами. – Страшно подумать, что ее душа так быстро должна покинуть этот свет… Но пусть будет то, что будет, – присовокупила она, спустя несколько времени. – Приходите непременно и дайте ей высказать вам то, что у нее на сердце. Хотя ее бедная душа очень темна и немногое может различить, кроме предметов плоти, она, однако ж, уж перестала упорствовать: она покаялась, она призналась мне во всем. Тщеславие ее сердца уступило; она опирается на меня за помощью и желает, чтоб я поучала ее. Это исполняет меня доверия, я могу только думать, что братья ошибаются иногда, измеряя божественную любовь познаниями грешника. Она намерена написать письмо своим родным на господской ферме, и письмо это я отдам им, когда ее не станет; и когда я сообщила ей, что вы находитесь здесь, она сказала: «Я хотела бы видеться с Адамом и просить его, чтоб он простил меня». Ведь вы придете, Адам? Может быть, вы хотите даже возвратиться теперь же со мною?

– Я не могу, – сказал Адам, – я не могу прощаться с нею, пока еще остается надежда. Я прислушиваюсь, все прислушиваюсь… я не могу думать ни о чем другом. Не может быть, чтоб она умерла этою постыдною смертью, я не могу привыкнуть к этой мысли.

Он снова встал со стула и отвернулся, смотря в окно, между тем как Дина стояла с сострадающим терпением.

Минуты через две он повернулся и сказал:

– Да, я приду, Дина… завтра утром… Если это должно быть. У меня, может быть, будет больше силы вынести это, если я знаю, что это должно быть. Скажите ей, что я прощаю ее, скажите ей, что я приду… приду в последнюю минуту.

– Я не хочу настоятельно требовать, чтоб вы поступили против голоса собственного сердца, – сказала Дина. – Я должна поскорее возвратиться к ней. Удивительно, как она привязалась теперь ко мне, она даже не хотела выпустить меня из виду. Прежде, бывало, она никогда не отвечала на мое расположение к ней, теперь же скорбь открыла ее сердце. Прощайте, Адам. Да успокоит вас наш Небесный Отец и да пошлет Он вам силу перенести все.

Дина протянула руку, и Адам безмолвно пожал ее.

Бартль поднялся с своего места, чтоб отворить для нее тяжелую задвижку у двери, но прежде, чем он дошел до двери, она кротко сказала: «Прощайте, друг» – и легкими шагами спустилась с лестницы.

– Ну, – сказал Бартль, сняв очки и положив в карман, – если уж должны существовать женщины, причиняющие горе и беспокойство на белом свете, то только справедливость требует того, чтоб были и женщины, утешающие людей в горе; а она одна из них. Жаль, что она методистка. Но разве можно найти на свете женщину, у которой в голове не было бы какой-нибудь глупости?