Карроль, возвратившись из комнаты, вызвал Адама к сознанию его горестного положения. Он должен был тотчас же идти в кабинет.
– Я не могу себе представить, зачем приехал этот странный господин, – добавил буфетчик, единственно лишь потому, что, идя впереди Адама к двери, не мог удержаться от замечания. – Он пошел в столовую. Да и у моего господина какой-то странный вид, будто он испуган чем-то.
Адам не обратил внимания на эти слова: в нем не возбуждали участия дела других. Но когда он вошел в кабинет и посмотрел на лицо мистера Ирвайна, то в одно мгновение почувствовал, что лицо имело новое выражение, странно отличавшееся от выражения теплой дружественности, с которым мистер Ирвайн всегда встречал Адама прежде. На столе лежало открытое письмо, которое мистер Ирвайн прикрывал рукою, но изменившийся взгляд, который он бросил на Адама, нельзя было приписать вполне тому, что мистер Ирвайн был озабочен каким-нибудь неприятным делом, потому что он с особенным выражением посматривал на дверь, будто приход Адама производил в нем сильное беспокойство.
– Вы хотели говорить со мною, Адам, – сказал он тихим, принужденно-спокойным тоном, каким обыкновенно говорит человек, когда решается подавить волнение. – Сядьте вот здесь.
Он указал на стул прямо против него, не более как на аршин расстояния от его собственного стула, и Адам сел, чувствуя, что такое холодное обращение мистера Ирвайна было новым, более неожиданным затруднением для его объяснений. Но когда Адам решался на какую-нибудь меру, то отказывался от нее разве только по самым крайним причинам.
– Я обращаюсь к вам, сэр, – сказал он, – как к джентльмену, которого уважаю больше всех. Мне нужно сообщить вам нечто весьма неприятное… что вам будет столь же неприятно слышать, как неприятно мне сообщить вам. Но если я вам стану говорить о зле, совершенном другими, то вы увидите, что я заговорил, имея на то основательные причины. – Мистер Ирвайн медленно кивнул головою, и Адам продолжал несколько дрожащим голосом: – Вы знаете, что вам приходилось женить меня и Хетти Соррель пятнадцатого нынешнего месяца. Я думал, что она меня любит, и считал себя счастливейшим человеком в приходе. Но меня постиг страшный ударь.
Мистер Ирвайн вскочил с своего стула, как бы невольно, но потом, решившись подавить свое волнение, подошел к окну и стал смотреть в него.
– Она скрылась, сэр, и мы не знаем куда. Она сказала, что отправляется в Снофильд в пятницу две недели назад. В прошлое воскресенье я поехал за ней, чтоб привезти ее домой, а она вовсе не была там; она поехала в дилижансе в Стонитон, но дальше этого я не мог отыскать ее следов. Теперь же я отправляюсь в далекий путь искать ее, и никому, кроме вас, не могу доверить, куда отправляюсь.
Мистер Ирвайн отошел от окна и сел на свое место.
– Не имеете ли вы какой-нибудь идеи о причине, по которой она скрылась? – спросил он.
– Довольно ясно, что она не хочет выйти за меня замуж, сэр, – сказал Адам. – Она была недовольна, что срок свадьбы так приблизился. Но я боюсь, что это еще не все. Я должен сказать вам, сэр, что здесь еще нечто другое. Это дело касается еще другого человека, кроме меня.
На лице мистера Ирвайна, выражавшем чрезвычайное беспокойство, показался луч чего-то, походившего почти на облегчение или на радость. Адам смотрел на пол и молчал несколько времени: не легко было ему произнести теперь то, что он должен был сказать. Но когда он стал продолжать, то поднял голову и посмотрел прямо на мистера Ирвайна. Он сделает то, на что решился, не отступая ни на шаг.
– Вы знаете человека, которого я считал своим величайшим другом, – сказал он, – и я, бывало, гордился мыслью, что проведу всю жизнь, работая для него, и питал к нему эти чувства с тех самых пор, как мы оба были еще мальчиками…
Мистер Ирвайн, как бы совершенно лишившись власти над собою, схватил руку Адама, лежавшую на столе, и сжал ее крепко, как человек, чувствующий сильную боль; губы его были бледны, и он тихим, торопливым голосом вымолвил:
– Нет, Адам, нет… не говорите этого, ради самого Бога!
Адам, удивленный необыкновенным порывом чувства мистера Ирвайна, раскаялся, что слова сорвались у него с языка, и сидел в печальном безмолвии.
Мистер Ирвайн, однако ж, мало-помалу перестал сжимать его руку, откинулся назад на своем стуле и сказал:
– Продолжайте, я должен знать это.
– Этот человек играл чувствами Хетти и вел себя с нею так, как не имел никакого права поступать с девушкой ее звания… делал ей подарки и обыкновенно ходил встречать ее, когда она выходила из дома. Я узнал об этом только два дня перед тем, что он уехал отсюда… я видел, как он целовал ее, когда они прощались друг с другом в роще. Тогда еще не было ничего сказано между мною и Хетти, хотя я и любил ее уже давно и она знала о том. Но я упрекал его в дурных поступках, и мы обменялись оскорбительными выражениями и ударами. После этого он торжественно уверил меня, что все это был вздор и только пустое волокитство. Но я заставил его написать Хетти письмо и сказать ей, что он не имел никакой серьезной цели. Я видел довольно ясно, сэр, по различным обстоятельствам, которых я не понимал в свое время, что он овладел ее сердцем, и я полагал, что она, вероятно, все будет думать о нем и никогда не полюбит другого человека, который захотел бы жениться на ней. Я отдал ей письмо; она, казалось, переносила все это гораздо лучше, чем я ожидал… стала обращаться со мною все ласковее и ласковее… я думаю, она в таком случае не знала своих собственных чувств, бедняжка!.. и все это возвратилось снова, когда уже было слишком поздно… Я не хочу порицать ее… я не хочу думать, что она хотела обмануть меня. Но я видел подтверждение своей мысли, что она любит меня и… остальное вы знаете, сэр. Но мне приходит на мысль, что он поступил со мной неискренно, сманил ее из дома и она бежала к нему… И я теперь отправляюсь искать ее, так как я не могу более работать, пока не буду знать, что с нею сталось.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу