Джордж Элиот - Адам Бид

– О, очень хорошо, – сказала Хетти, несколько надувшись и выдергивая розу из волос. – Я надену Динин чепчик, когда мы войдем в комнату, и вы посмотрите, лучше ли я в нем. Она оставила один здесь, и он может служить мне для образца.

– Нет, нет, я не хочу, чтоб вы носили чепчик методисток, как Дина. По моему мнению, такой чепчик очень некрасив, и когда я видел ее здесь, то, бывало, думал, что ей нехорошо одеваться различно от других людей. Но я, собственно, никогда не замечал ее до последней недели, когда она пришла известить мою мать; по моему мнению, чепчик идет к ее лицу в том же почти роде, как чашечка желудя к самому желудю, и я не думаю, чтоб она была так же хороша и без чепчика. Но у вас другого рода лицо; я хотел бы, чтоб вы были именно такими, как теперь, чтоб ничто не мешало вашей собственной наружности. Все равно когда человек поет хорошую песню, то вам неприятно, если колокольчики звенят и мешают этим звукам.

Он снова взял ее под руку и посмотрел на нее нежно. Он опасался, не подумает ли она, что он читал ей наставление, воображая, как мы все склонны делать это, что она чувствовала все мысли, которые он выразил только вполовину. Больше всего он боялся омрачить облаком блаженство этого вечера. Ни за что на свете он, однако ж, не заговорил бы с Хетти о своей любви, пока эта начинающаяся благосклонность к нему не обратилась в несомненную любовь. В своем воображении он видел, как перед ним расстилались длинные годы будущей жизни, когда он будет счастлив правом называть Хетти своею: он мог довольствоваться весьма немногим в настоящее время. Итак, он снова поднял корзинку со смородиной, и они пошли далее.

Сцена совершенно изменилась в эти полчаса, что Адам был в саду. Двор теперь был полон жизни: Марти впускал в ворота кричавших гусей и злостно дразнил гусака, шипя на него; дверь житницы стонала на своих петлях, когда Алик затворял после раздачи корма лошадям; лошадей выводили поить при сильном лае всех трех собак и при беспрестанных возгласах: «гуп!» Тима-пахаря, будто можно было ожидать, что тяжелые животные, опускавшие кроткую, понятливую морду и поднимавшие косматые ноги так осторожно, дико устремятся по всем направлениям, кроме настоящего. Все возвратились с луга, и когда Хетти и Адам вошли в общую комнату, мистер Пойзер сидел на треугольном стуле, а дед против него в большом кресле, смотря на все с выражением приятной надежды, между тем как накрывали ужин на дубовом столе. Мистрис Пойзер сама постлала скатерть – скатерть из тканного дома полотна с блестящим пестрым рисунком, приятного для глаз бледнокоричневого цвета – словом, скатерть, какую любят видеть все хорошие хозяйки, – не какую-нибудь белую лавочную ветошь, которая вся разлезлась бы тотчас же, а добрую, дома вытканную скатерть, которая хватит на два поколения. Холодная телятина, свежий салат и филей с начинкой, конечно, имели соблазнительный вид для голодных людей, обедавших в половине первого. На большом сосновом столе у стены стояли блестящие оловянные тарелки, ложки и чашки, приготовленные для Алика и его товарищей, ибо хозяин и его слуги ужинали недалеко друг от друга; это было тем приятнее, что, если мистеру Пойзеру приходило в голову сделать какое-нибудь замечание насчет работы завтрашнего утра, Алик мог тотчас же слышать это.

– А, Адам! Очень рад видеть вас, – сказал мистер Пойзер. – Что, да вы помогали Хетти собирать смородину, а? Ну, садитесь же, садитесь. Ведь скоро три недели, как вы ужинали с нами в последний раз, да и хозяйка подала нам сегодня филей с славной начинкой. Я очень рад, что вы пришли.

– Хетти, – сказала мистрис Пойзер, взглянув в корзинку, чтоб увидеть, хороша ли смородина, – сбегай наверх и кликни Молли. Она укладывает Тотти спать. Надо, чтоб она налила элю. Нанси занята в сырне. А ты пригляни за ребенком. Да к чему это ты позволила ей убежать от тебя вместе с Томми и начинить себя ягодами так, что она уж не может есть здоровую пищу?

Это было сказано тоном тише обыкновенного, между тем как муж разговаривал с Адамом, ибо мистрис Пойзер строго придержалась правил приличия, и, по ее мнению, с молодой девушкой не следовало обращаться резко в присутствии порядочного человека, ухаживающего за нею, поступать таким образом было бы нечестно. Всякая женщина была молода в свою очередь и должна была испытывать свое счастье в супружестве, счастье, которое другие женщины не должны были портить из уважения, точно так, как торговка на рынке, продавшая всю корзину яиц, не должна стараться о том, чтоб лишить другую знакомого покупателя.