Ганс Эверс: Богомолка

Ганс Гейнц Эверс

Богомолка

Перевод В. Владимирова-Долгорукова

Собеседники удобно расположились в кожаных креслах вестибюля отеля "Спа" и покуривали. Из танцзала доносилась нежная музыка. Эрхард взглянул на свои карманные часы и зевнул:

- Поздновато, однако. Пора и заканчивать.

В этот момент в вестибюль вошел молодой барон Гредель.

- Господа, я помолвлен! - торжественно объявил он.

- С Эвелин Кетчендорф? - спросил доктор Гандль. - Долго же вы тянули.

- Поздравляю, кузен! - воскликнул Эттемс. - Надо немедленно телеграфировать матушке.

- Будь осторожен, мой мальчик, - неожиданно вмешался Бринкен. - У нее тонкие, жесткие, типично английские губы.

Симпатичный Гредель кивнул:

- Ее мать была англичанка.

- Я об этом тоже подумал, - продолжал Бринкен. - Одним словом, будь начеку.

Однако юный барон явно не желал никого слушать. Он поставил бокал на столик и снова выбежал в танцзал.

- Вам не нравятся англичанки? - спросил Эрхард.

Доктор Гандль рассмеялся:

- А вы этого не знали? Он ненавидит всех женщин, которые несут на себе хотя бы малейший налет благородного происхождения. Особенно англичанок! Ему по нраву лишь толстые, грубоватые, глупые женщины - в общем, гусыни и коровы.

- "Aimer une femme intelligente est un plaisir de pederaste" {"Любить умную женщину - счастье для педераста" (франц.).} - процитировал граф Эттемс.

Бринкен пожал плечами:

- Не знаю, возможно, так оно и есть. Впрочем, было бы неверным утверждать, что я ненавижу интеллигентных женщин. Если к этому качеству не примешивается что-то еще, я отнюдь не склонен отвергать их. Что же касается любовных увлечений, то я, действительно, побаиваюсь женщин, обладающих душой, чувствами и фантазией. Кстати, коровы и гусыни - вполне респектабельные представители животного мира, они поедают сено и кукурузу, но никак не своих любовников.

Все вокруг продолжали хранить молчание, и он снова заговорил:

- Если хотите, могу пояснить свою мысль. Сегодня утром я был на прогулке. В Валь-Мадонне мне попалась на глаза парочка явно готовившихся к спариванию змей - две серо-голубые гадюки, каждая примерно метра по полтора длиной. Они затеяли милую игру, беспрерывно скользили между камнями, время от времени издавая громкое шипение. Наконец они переплели свои тела и в такой позе приподнялись на хвостах, стоя почти вертикально и плотно прижимаясь друг к другу. Их головы практически слились воедино, пасти широко распахнулись, изредка пронзая раздвоенными языками окружающее пространство. О, мне еще никогда не доводилось видеть столь прекрасной брачной игры! Их золотистые глаза сияли, и со стороны могло показаться, что головы этих змей украшены искрящимися коронами!

Наконец они распались, явно утомленные своей дикой игрой, и разлеглись на солнце. Самка первой пришла в себя: она медленно подползла к своему смертельно усталому жениху, вцепилась в его голову и стала заглатывать беззащитно лежащее тело. Глоток за глотком, миллиметр за миллиметром, невыносимо медленно она пожирала своего напарника. Это было, поистине, чудовищное занятие. Я видел, как напрягались все мышцы ее тела - ведь ей пришлось вместить в себя существо, превосходившее ее по длине. Челюсти самки едва не выскакивали из суставов, она дергалась то вперед, то назад, все глубже и дальше нанизывая себя на тело супруга. Наконец из ее пасти остался торчать лишь его хвост - примерно на длину человеческой ладони, поскольку в теле самки места попросту не оставалось. Тогда она легла на землю - вялая, омерзительная, неспособная даже пошевелиться.

- У вас что, не было под рукой палки или камня? - воскликнул доктор Гандль.

- А зачем? - удивленно спросил Бринкен. - Или я должен был наказать ее? В конце концов природу сотворил не Господь Бог, а дьявол, это еще Аристотель, кажется, сказал. А потому я лишь взялся за этот кончик хвоста и вытащил незадачливого любовника из пасти его слишком уж прожорливой возлюбленной. Они пролежали еще примерно полчаса, вытянувшись рядом на солнце, а я мучил себя догадками относительно того, о чем каждый из них в тот момент думает. Потом оба уползли в кусты - он налево, она направо. Видимо, даже самка змеи неспособна дважды сожрать своего спутника. Впрочем, допускаю, что после пережитого испытания этот бедолага станет с большей осторожностью предаваться любовным утехам.

- Лично я во всем этом не увидел ничего особенного, - проговорил Эрхард. - Любая паучиха после спаривания пожирает своего партнера.