Мохан Ракеш - Хозяин пепелища

— Эй, Моханлал, Моханлал!

— Жених-то красивый?.. Высокий?

— Иди скорей сюда, Миттху, иди, сынок!

— Ой, полегче, ты совсем задавил меня своей тушей!

С шумом и криком гости, наконец, проталкиваются в дверь. В зале остается только Ума, забытая всеми, одинокая.

В первый момент она чувствует облегчение, но тут же к сердцу вновь подступает горечь и боль. Она ясно сознает, что лучше всего было бы сейчас незаметно уйти, но какая-то робкая надежда, прячущаяся в отдаленном тайнике души, приковывает ее к месту.

Где-то возле дома гремит оркестр, шум во дворе все усиливается. В зал влетает Ракша. Не вставая с софы, Ума молча смотрит подруге в лицо. Надо встать и проститься, сославшись на головную боль…

— О чем запечалилась, Ума-рани?

— Нет, у меня просто…

— А ты выйди на свежий воздух! Сейчас будут встречать жениха — это целое представление!

Не дав Уме рта раскрыть, Ракша хватает ее за руку и тащит за собой. И вот они уже во дворе. Здесь к ним присоединяются Канчан, Мано и Канта. Девушки бегут в комнату невесты.

Сарала сидит на тахте. Вся верхняя часть ее лица закрыта концом дорогого сари из цветного креп-жоржета. Маленькие ручки сложены на коленях. Тускло поблескивают жемчужные украшения. В комнате стоит тонкий аромат роз… По движению губ подруги Ума догадывается, что Сарала что-то хочет им сказать, но голос ее тонет в шуме и криках, несущихся со двора…

Хотя дом Саралы остался уже далеко позади, Ума чувствует в сердце ноющую боль, словно туда попала заноза. Сегодня она лишний раз убедилась, как мало у нее общего с этими баловнями судьбы. Сейчас ее подружки беспечно щебечут, кушают разные лакомства и разгуливают по залам с молодыми людьми. Все они беззаботны и счастливы у себя в родительском доме и, несомненно, будут счастливы в замужестве. А она? Ей, видно, суждено всю жизнь провести в доме родителей, в этих постылых стенах, которые ее душат, давят, гнетут. Она чувствует: так жить ей больше невмоготу, но как переступить запретную черту? Куда бежать и к кому?

Заслышав звон колокольчиков, доносящийся из храма, Ума вспоминает наказ матери. Надо спешить на молебствие. Из открытых дверей храма несется протяжное пение. Ума входит и, молитвенно сложив руки, присоединяется к толпе женщин. Закрыв глаза, она вместе со всеми повторяет слова молитвы:

«Слава великому богу, одетому в желтые ризы! Всевышнему слава, мир подающему людям! Слава…»

Перед нею вдруг всплывает улыбающееся лицо Ракши, выразительные глаза Мохана.

«…великому богу с короною яркой на черных кудрях, с свирелью певучей в волшебных руках, одетому в желтые ризы…»

Она видит себя, притулившуюся на софе, слышит оглушительную музыку оркестра и ощущает на себе чьи-то осуждающие взгляды… Колышется шелковая занавесь, а за ней ярко горят электрические лампы, озаряющие счастливые лица Ракши и Мохана, Саралы и ее жениха…

Ума открывает глаза. Кругом полумрак, и со всех сторон несутся усыпляющие звуки молитв. Она слышит их каждый день вот уже много лет подряд. Все та же монотонная мелодия, все те же надоевшие слова…

Взгляд ее утомленно скользит по рядам покорно склоненных голов и вдруг останавливается, словно наткнувшись на какую-то преграду: из толпы на нее в упор смотрят два больших черных глаза! Да, да, какой-то юноша зачарованно следит за каждым ее движением!

Ее сердце, на миг задержав размеренный шаг, стремительно переходит на бешеный галоп, словно кто-то подхлестнул его бичом. Ума поспешно отводит взгляд и старается сосредоточить его на пышно украшенном алтаре, на его резных опорах, но проходит минута, и глаза ее снова скользят по толпе. Вот он! Его неподвижный огненный взор по-прежнему устремлен на нее…

Уме вдруг становится страшно. Расталкивая толпу молящихся, она почти бежит к выходу. Дрожащими руками отыскивает свои туфли и спешит покинуть священные своды. Домой, скорей домой, подальше от этих горящих глаз! И вместе с тем у нее такое чувство, будто она оборвала на первых словах волшебную сказку. А ведь ей так хотелось бы знать, что же будет дальше… Она входит в дом и бессильно опускается на стул.

От стен родного дома веет на нее безнадежностью и холодом. Итак, больше ничего, ничего не будет…

— Ты уже и в храме успела побывать? — слышит она ласковый голос матери.

С ее губ уже готово сорваться «да», но тут какая-то неведомая сила завладевает ее волей.

— Нет еще, — чуть слышно отвечает она.

— Но я же тебе говорила — сегодня большое молебствие!