Генри Фильдинг - История приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса

- Ни с этим джентльменом, - сказала она, - ни с кем-либо другим у меня не может быть дела, которое я должна была бы держать от вас в тайне.

- Вы мне простите, - сказал Горацио, - если я спрошу, кто этот джентльмен, которому вы должны поверять все наши тайны?

- Вы это узнаете довольно скоро, - заявляет Леонора, - но я не понимаю, какие тайны могут быть между нами и почему вы говорите о них так многозначительно?

- О сударыня! - восклицает Горацио. - Неужели вы хотите, чтобы я принял ваши слова всерьез?

- Мне безразлично, - говорит она, - как вы их примете; но, мне думается, ваше посещение в столь неурочный час вовсе необъяснимо - особенно когда вы видите, что хозяйка занята; если слуги и пускают вас в дом, от воспитанного человека все же можно ждать, что он быстро поймет намек.

- Сударыня, - сказал Горацио, - я не воображал, что если вы заняты с посторонним человеком, каким мне представляется этот джентльмен, то мой визит может оказаться назойливым или что в нашем положении люди должны соблюдать подобные правила.

- В самом деле, вы точно во сне, - говорит она, - или хотите меня убедить, что я сама во сне. Не знаю, под каким предлогом простые знакомые могут отбрасывать все правила приличного поведения.

- Да, конечно, - говорит он, - мне снится сон: иначе как объяснить, что Леонора почитает меня простым знакомым после всего, что произошло между нами!

- "Что произошло между нами"! Вы хотите оскорбить меня перед этим джентльменом?

- Черт возьми! Оскорблять даму! - говорит Беллармин, сдвинув шляпу набекрень и важно подступая к Горацио. - Ни один мужчина не посмеет в моем присутствии оскорбить эту даму, черт возьми!

- Послушайте, сэр, - говорит Горацио, - я посоветовал бы вам умерить свою свирепость, ибо если я не обманываюсь, то даме очень желательно, чтобы вашей милости задали хорошую трепку.

- Сэр, - проговорил Беллармин, - я имею честь быть ее покровителем, и черт меня побери, если я понимаю, что вы хотите сказать?

- Сэр, - отвечал Горацио, - скорее она ваша покровительница; но бросьте-ка важничать, потому что я, как видите, приготовил про вас что следует... (И тут он замахнулся на него хлыстом.)

- О! serviteur tres humble, - говорит Беллармин. - Je vous entends parfaitement bien {Покорнейший ваш слуга! Я превосходно вас понимаю (фр.).}.

К этому времени тетка, услышав о приходе Горацио, вошла в комнату и быстро рассеяла все его сомнения. Она убедила его, что он отнюдь не грезит и что за три дня его отсутствия не случилось ничего необычайного, кроме лишь небольшой перемены в чувствах ее племянницы; Леонора же разразилась слезами и вопрошала, какой она дала ему повод обращаться с нею так варварски. Горацио предложил Беллармину выйти вместе с ним, но дамы этому воспротивились, удерживая англо-француза чуть не силой. Тогда Горацио простился без больших церемоний и ушел, предоставляя сопернику посовещаться с дамами о том, как ему уберечься от опасности, которую нескромность Леоноры, как им казалось, навлекла на него; но тетка утешила девицу увереньями, что Горацио не отважится выступить против такого совершенного рыцаря, как Беллармин: будучи юристом, он станет искать отмщения на путях закона; и самое большее, чего здесь можно опасаться, это судебного процесса.

Итак, они согласились наконец разрешить Беллармину удалиться на свою квартиру, предварительно уладив с ним все мелочи касательно путешествия, в которое он должен был отправиться наутро, и свадебных приготовлений к его приезду.

Но, увы! Доблесть, как это сказано мудрецами, пребывает не во внешнем обличий; и не раз бывало, что простой и степенный человек, будучи на то вызван, прибегал к этому коварному металлу - к холодной стали, тогда как более горячие головы - и порой украшенные даже эмблемой храбрости, кокардой, - благоразумно от сего уклонялись.

Утром Леонору пробудила от ее сновидений о карете шестерней печальная весть, что Беллармин пронзен клинком Горацио, что он лежит, изнывая, на заезжем дворе и лекари объявили рану его смертельной. Она немедленно вскочила с постели, заметалась, как безумная, по комнате, рвала на себе волосы и била себя в грудь со всем неистовством отчаянья, - в каковом состоянии и застала ее тетка, тоже поднятая от сна печальной вестью. Добрая старая леди изощряла все свое искусство, чтоб утешить племянницу. Она ей говорила, что покуда есть жизнь, есть и надежда; но если Беллармину суждено умереть, то ее скорбь не послужит ему на пользу, а только бросит тень на нее самое и, возможно, на некоторое время отвратит от нее новые предложения; что раз уж так повернулось дело, то лучше всего не думать больше о Беллармине и постараться вновь завоевать приверженность Горацио.