Генри Фильдинг - История приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса

На пасторе был ночной колпак, натянутый поверх парика, и короткое полукафтанье, не покрывавшее долгополой рясы; такая одежда в сочетании с несколько смешным складом лица придавала его фигуре вид, способный привлечь взоры тех, кто вообще-то не слишком склонен к наблюдению.

Пока он, стоя в такой позе, курил свою трубку, во двор гостиницы въехала карета цугом с многочисленной свитой. Из кареты вышел молодой человек со сворой гончих, а вслед за ним соскочил с козел другой молодой человек и пожал первому руку; тотчас же их обоих, с собаками вместе, мистер Тау-Вауз повел в комнаты; и пока они шли, между ними происходил нижеследующий быстрый и шутливый диалог:

- А вы у нас отменный кучер, Джек! - говорил тот, что вышел из кареты. - Едва не опрокинули нас у самых ворот!

- Чума на вас! - говорит кучер. - Если бы я свернул вам голову, это только избавило бы от такого труда кого-нибудь другого, но мне жалко было бы гончих.

- Ах, с... сын! - отозвался первый. - Да если бы никто на свете не стрелял лучше вас, гончие были бы ни к чему.

- Провались я на этом месте! - говорит кучер. - Давайте буду вам стрелять на пари: пять гиней с выстрела.

- К черту! К дьяволу! - говорит первый. - Плачу пять гиней, если вы мне попадете в мягкую часть!

- По рукам! - говорит кучер. - Я вас отделаю, как вас не отделывала и Дженни Баунсер.

- Отделайте вашу бабушку! - говорит первый. - Наш Тау-Вауз постоит перед вами мишенью за шиллинг с выстрела.

- Ну нет, я лучше знаю их честь, - вскричал Тау-Вауз, - я в жизни не видывал более меткого стрелка по куропаткам! Промахнуться, конечно, каждому случается; но если бы я стрелял хоть вполовину так хорошо, как их честь, я бы и думать не стал о лучшем доходе и жил бы тем, что мне давало бы ружье.

- Чума на вас! - сказал кучер. - Ваша голова того не стоит, сколько вы перестреляли дичи! Эх, вот у меня сука, ТауВауз! Черт меня подери, если она хоть раз в жизни проморгала {"Проморгать" птицу (to blink) - термин, употребляемый охотниками для обозначения того, что собака прошла мимо птицы, не сделав стойку. (Примеч. автора.)} птицу.

- А у меня щенок! - кричит второй джентльмен. - Ему еще нет и года, а на охоте он забьет вашу суку - хоть спорь на сто гиней!

- По рукам! - говорит кучер. - Только вы ведь скорей повеситесь, чем и впрямь пойдете на пари. Но все же, - вскричал он, - если вы намерены биться об заклад, я ставлю сотню на своего чернопегого против вашей белой суки! Идет?

- По рукам! - говорит другой. - И я ставлю еще сотню на своего Нахала против вашего Разгильдяя.

- Не пройдет! - кричит соскочивший с козел. - А вот поставить на Мисс Дженни против вашего Нахала я рискнул бы, или против Ганнибала.

- К дьяволу! - кричит вышедший из кареты. - Так я и принял любое пари, ждите! Предлагаю тысячу на Ганнибала против Разгильдяя, и если вы рискнете, я первый скажу "по рукам"!

Они уже дошли, и читатель будет очень рад оставить их и вернуться на кухню, где Барнабас, врач и некий акцизный чиновник покуривали свои трубки над сидром и куда явились теперь и слуги, сопровождавшие двух благородных джентльменов, которые только что у нас на глазах первыми оставили карету.

- Том, - кричит один из лакеев, - вон там пастор Адамс курит на галерее свою трубку!

- Да, - говорит Том, - я ему поклонился, и пастор поговорил со мной.

- Как, значит, джентльмен - служитель церкви? - говорит Барнабас (когда мистер Адамс впервые приехал, ряса под его полукафтаньем была у него подобрана).

- Да, сэр, - ответил лакей, - и немного найдется таких, как он.

- Вот как! - сказал Барнабас. - Знал бы я раньше, я бы давно стал искать его общества; я всегда склонен выказать должное почтение к сану. Как вы скажете, доктор, что, если нам перейти в комнату и пригласить его выпить с нами стакан пунша?

Врач тотчас согласился; и когда пастор Адамс принимал приглашение, много любезных слов было высказано обоими служителями церкви, которые в один голос изъявили свое высокое уважение к сану. Не успели они пробыть вместе и несколько минут, как между ними завязалась беседа о малой десятине, продолжавшаяся добрый час; и за этот час ни врачу, ни акцизному не представилось случая ввернуть хоть слово.

Затем предложено было перейти на общий разговор, и акцизный заговорил для начала о внешней политике; но некстати оброненное одним из собеседников слово повело к обсуждению того, сколь жестокую нужду терпят младшие служители церкви, и длительное это обсуждение завершилось тем, что были упомянуты девять томов проповедей. Барнабас привел бедного Адамса в полное уныние: мы живем, сказал он, в такой испорченный век, что никто сейчас проповедей не читает.