Леон Винтер - Серенада

В первые месяцы после операции ее звонки были почти невесомыми, а темы еще более легкими, чем провал Патти Брарда на Конкурсе песни Евровидения. Она по-прежнему рассуждала о политике, но никакой войны, никаких депортаций.

Фред изменил ее жизнь. Само собой, она сообщила мне о его существовании по телефону.

— Ты зайдешь в субботу вечером?

— У меня уже назначена встреча, мам. Обязательно заскочу в воскресенье днем.

— Ну, как плохо. Почему ты не можешь?

— Я договорился с друзьями.

— Мне хотелось кое с кем тебя познакомить, — сказала она.

— А нельзя это сделать в воскресенье?

— Нет. Только в субботу вечером. Так ты придешь? Ну хоть раз будь хорошим мальчиком.

Единственное, что я мог сделать, это поупираться для проформы, а потом капитулировать. Свинство, конечно, но ничего другого не оставалось.

— А с кем ты хочешь меня познакомить?

— С другом.

— С каким другом?

— Ты его не знаешь.

— Я знаю всех твоих друзей.

— А этого не знаешь.

— Как его зовут?

— Фред Бахман.

— Где ты с ним познакомилась?

— В прошлом месяце была вечеринка в «Бет-Шалом», помнишь?

Это «помнишь?» было чересчур уж мягко сказано, потому что именно я и заставил ее пойти туда. После операции она слишком часто сидела дома одна, а в комнатах прибраться не могла. Нанять прислугу она отказывалась, хотела остаться самостоятельной. «Я не хочу сидеть среди старушек, — отвечала она, когда я настаивал, указывая на пыль и крошки. — Ты хочешь, чтобы я умерла? Потому что это случится, если я окажусь там». Я объяснял, что каждому стареющему человеку необходима помощь и что она, увы, не исключение. «Я хожу по магазинам, сама готовлю, сама моюсь и никому не в тягость, — парировала она, — так почему бы тебе не замолчать?» Я продолжал расхваливать райские кущи под названием «Бет-Шалом» в шумном городишке Осдорп, где полным-полно таких же евреев, как она, молодых энергичных девушек и молодых восторженных юношей. «Незачем мне торчать среди евреев», — сказала она язвительно. «Но это же прекрасный дом престарелых!» — в отчаянии воскликнул я и тем собственноручно свел на нет все свои дифирамбы, так как произнес слово, на которое был наложен полный запрет. «Я в доме престарелых? Только через мой труп», — решительно заявила она.

После очередного бесплодного телефонного разговора я советовался с Ингой, и всякий раз она убеждала меня в необходимости переселить маму в дом престарелых. Инга видела то, чего я не замечал: мама забывала запереть дверь, выключить газ, а иногда даже застегнуть молнию на платье и подвести брови. А еще Инга напоминала мне, что мы не знаем, когда эта штуковина на ее печени опять разболится. Через несколько недель мама сдалась. Позволила мне отвезти ее на ознакомительный вечер в «Бет-Шалом», а обратно вернулась сама, на такси. Там-то она и встретила Фреда Бахмана.

— Где ты с ним познакомилась?

— Я же говорю, на том вечере.

— Ну, вот видишь, там можно встретить новых людей.

— Ему тоже нечего делать в пансионате, — объявила она.

— Мам, для тебя это в самом деле лучший выход, — снова начал я.

— Приходи в субботу вечером с Ингой, я приготовлю гремзелиш.

Это было чудо-блюдо еврейской кухни, которое она не готовила уже много лет. Фред не иначе как совсем особенный гость.

— Мам, я правда не могу.

Она ненадолго умолкла, подбирая оружие, чтобы добить меня исподтишка.

— Раньше, когда у тебя появлялась девушка, ты ведь тоже хотел меня с нею познакомить?

Мне был известен смысл этой фразы, но я никак не мог связать ее с мамой.

— «Познакомить»? Что ты имеешь в виду?

— Ну какой же ты зануда, — рассердилась она.

— Что ты все-таки хочешь сказать, мама?

— Я кое-кого встретила, Бенни, кое-кого очень симпатичного.

— Кое-кого симпатичного? Что это значит?

— Я же говорю, друга.

О Господи! Я сделал знак Инге, которая сидела, уставясь в телевизор, и при помощи пульта совершала обзорный экскурс в поисках программы, способной привлечь ее капризное внимание. Я дергался до тех пор, пока она не подняла вопросительный взгляд и не выключила звук.

— Друг? Ничего не понимаю, — сказал я во внезапной тишине, когда разом умолкли MTV, и новости, и телевикторины.

— Вот приходи в субботу — и все поймешь. Это у него дома, на Олимпияплейн.

Она положила трубку, и ко мне подошла Инга.

— Что случилось?

— Ты не поверишь.

Она поверила, и вечером в субботу мы увидели влюбленную парочку.

Фред обитал в просторном жилище с угловым диваном из кожи кремового цвета, медными галогеновыми лампами на изящных ножках, встроенным баром, обтекаемого дизайна стереосистемой фирмы «В&О» и еще одним диваном из хромированного металла, с ядовито-зеленой бархатной обивкой. Потягивая аперитив, мы слушали радиоклипы, для которых я написал музыку. Мама переписала кассету, которую я посылал потенциальным клиентам, и «В&О» выдавала мои опусы в квадрозвуке из всех четырех углов. Она гордо смотрела на Фреда, который восхищенно внимал рекламе пива, гигиенических прокладок, ипотечных ссуд. Ему никогда не приходило в голову, что музыку для рекламы пишет композитор.