Уильям Фолкнер - Ad astra (К звездам)

- Послушайте, - обратился Блэнд к немцу, - вы действительно хотите идти с ними? - Из-за его бинтов, когда только его да субадара и было видно, казалось, что это двое раненых среди пятерых" привидений.

- Подержи-ка его минутку, - сказал Мониген Комину. Подошел к Блэнду. Смачно послал его. - Мне, кстати, больше нравится драться, - добавил он все тем же равнодушным тоном. - Даже если меня побьют.

- Не надо, - сказал немец. - Опять я не буду позволить. - Мониген замер; меньше фута было между ним и Блэндом. - Я имеет жена и сын в Байрёйте, - сказал немец. Это он говорил уже мне. Он тщательно, дважды задиктовал мне адрес.

- Напишу, ладно, - сказал я. - Что мне ей сообщить?

- Сообщить так: все ничего. Вы сумеет.

- Хорошо. Напишу ей, что с вами все более-менее в порядке.

- Сообщить так: вся эта жизнь есть ничего.

Комин и Мониген снова положили его руки себе на плечи, встав по обе стороны немца. Они развернулись и побрели прочь, почти неся его на себе. Один раз Комин оглянулся.

- Мир вам, - сказал он.

- И вам также, - откликнулся субадар. Они двинулись дальше. Мы наблюдали, как они мало-помалу превращаются в единый силуэт на фоне освещенного входа в аллею. Там еще была арка; бледные, холодные отсветы слабенького фонаря падали на нее и на прилегающие стены, так что все это казалось некими вратами, и они входили в эти врата, с двух сторон поддерживая немца.

- Что они там будут с ним делать? - проговорил Блэнд. - В уголке где-нибудь прислонят и выключат свет? Или, может, во французских борделях еще и дополнительная раскладушка прилагается?

- Твое-то какое собачье дело? - оборвал его я.

Глухо донеслось буханье оркестра; было холодно. Каждый раз, когда меня передергивало от выпитого алкоголя и от холода, мне представлялось, будто я слышу, как у меня поскрипывают позвонки.

- Тому уже семь лет, как я в здешнем климате, - сказал субадар. - А все-таки не люблю холод. - Его голос был глубок, спокоен, словно в его обладателе все шесть футов роста. Будто, когда его создавали, разговор шел такой: "Дадим-ка ему какое-нибудь средство нести в мир свои суждения. Зачем? Кто будет его суждения слушать? - А сам он и будет. Так пусть ему будет получше слышно".

- Почему же вы не уезжаете обратно в Индию? - поинтересовался Блэнд.

- А-а! - сказал субадар. - Я ведь вроде него: не хочу быть бароном.

- И вы предпочли убраться вовсе, чтобы на ваше место пришли иностранцы, которые будут обращаться с людьми как со скотом или с дичью?

- Устранившись, я развязал узел, который завязывался в течение двух тысячелетий. Все-таки кое-что, а?

Мы тряслись от холода. Холод теперь стал и оркестром, и ритмом выкриков, но под его ледяными руками трясся костяк, а не барабанные перепонки.

- Что ж, - сказал Блэнд, - наверное, английское правительство делает для освобождения вашего народа больше, чем могли бы сделать вы.

Субадар легонько коснулся груди Блэнда:

- Друг мой, вы очень умны. Это счастье для Англии, что остальные англичане не столь умны.

- Выходит, вы так и останетесь в изгнании до конца своих дней, а?

Субадар махнул коротенькой, толстой рукой в сторону пустой арки, за которой исчезли Комин, немец и Мониген.

- Вы разве не слышали, что он сказал? Эта жизнь - ничто.

- Считайте как вам угодно, - сказал Блэнд. - Но мне, ей-богу, не хотелось бы думать, что от этих трех лет я спас всего лишь ничто.

- Вы спасли то, что уже убито, - безмятежно сказал субадар. - Сами увидите.

- Я спас свое предназначение, - сказал Блэнд. - Ни вы, ни кто-либо другой не знает, в чем оно состоит.

- А в чем может состоять ваше предназначение, кроме как в том, чтобы быть убитым? С этим вашему поколению крупно не повезло. Не повезло, что большую часть своей жизни вы будете по земле скитаться призраком. Но в этом и было ваше предназначение.

Издалека донеслись выкрики и снова оркестр, медное глухое буханье, такое же, как эти голоса, сиротливо веселое, надрывное, но в основном сиротливое. Арка в холодном сиянии фонаря была пуста - молчаливо разверстая, бездонная, словно врата в иной город, в иной мир. Сарторис вдруг пошел прочь. Он уверенно дошел до стены и наклонился, опершись на нее руками; его вырвало.

- Черт, - сказал Блэнд. - Выпить охота. - Он повернулся ко мне. Твоя-то где бутылка?

- Вся вышла.

- Куда это она вышла? У тебя ж было две.

- Ну, а теперь ни одной. Пей воду.

- Воду? - оскорбился Блэнд. - Какой кретин будет пить воду?

Тут снова твердый жаркий шар начал всплывать у меня к горлу, сладостно реальный и нестерпимый; снова тот миг, когда говоришь: "Вот. Теперь все за борт".