Уильям Фолкнер - Город

Но она была готова: и сама, и дом, и душа; если только ее душа вообще когда-либо в жизни была не подготовлена к встрече с любым существом в брюках, или, вернее, если душа какой-нибудь женщины нуждалась в подготовке к встрече с существом, носящим брюки, но всего-навсего именуемым Гэвином Стивенсом; и я прошел через небольшую калитку (казалось, что калитка ничья, хотя хозяин или кто-то еще ее заново выкрасил) по узенькой ничьей дорожке к маленькой ничьей веранде, поднялся по ступенькам и уже занес было руку, чтобы постучать, но тут увидал ее сквозь сетчатую дверь - она стояла совершенно неподвижно в небольшой прихожей и следила за мной глазами.

- Доброе утро, - сказала она. - Входите. - И уже сетки между нами не было, а она все продолжала следить за мной глазами. Нет, она смотрела на меня без вызова, без привета, просто так. Потом повернулась - теперь все женщины в Джефферсоне, даже наша Мэгги, коротко стриглись, а ее волосы по-прежнему были собраны тяжелым небрежным золотым узлом на затылке, и на ней был не утренний халат, не нарядное платье, даже не домашнее платье, просто обыкновенное ситцевое платье, но все же, хотя ей уже было тридцать пять, нет, тридцать шесть, если вести счет, как Рэтлиф, со дня того великолепного падения - все же и это платье, как и то, в котором она впервые прошлась по площади шестнадцать лет назад, казалось не только надетым в отчаянной спешке, чтобы прикрыть это трепещущее тело, нет, оно словно прильнуло к ней в покорном обожании, восклицая каждой складкой текучей ткани: "Эвое! Эвое!"

Да, конечно, и гостиная была точно такая же, как вестибюль, и все это было точно такое, какое я уже где-то видел, но не успел вспомнить где. Она уже спросила: "Хотите кофе?" - и я тут же увидал сервиз (не серебряный, а из того накладного металла, про который и в рекламах не говорится, что он лучше серебра, но что он просто современнее. Современный металл: в этих словах - намек, что серебро тоже вещь неплохая и даже подходящая для тех людей, кто еще держится за газовые лампы и конные экипажи) на низком столике, а у столика - два кресла, и я подумал: "Теперь я проиграл", даже если бы она вышла ко мне в мешке или в дерюге. - Потом подумал: "Значит, дело действительно серьезное", - потому что все это - кофе, низенький столик, интимно придвинутые кресла - должно было воздействовать не на железы внутренней секреции, даже не на желудок, а на утонченную душу, во всяком случае на душу, которая жаждет быть утонченной...

- Благодарю, - сказал я, подождал, пока она сядет, и тоже сел. - Только разрешите полюбопытствовать - зачем? Ведь нам перемирие не нужно, - я уж и так обезоружен.

- Значит, вы пришли воевать? - сказала она, наливая кофе.

- Как же я могу, без оружия? - сказал я, глядя на нее: склоненная голова с небрежным, почти растрепанным узлом волос, рука, которая могла бы качать колыбель героя-воина или даже подхватить меч, выпавший из рук его отца, и эта рука наливает будничный (наверно, у них и кофе плохой) напиток из будничного, под серебро, дешевого кофейника - и все это тут, в таком доме, в такой комнате, - и вдруг я вспомнил, где я видел раньше такие комнаты, такие прихожие. На фотографии, на тех фотографиях, скажем, из журнала "Город и усадьба", под которыми написано "Американский интерьер", их еще перепечатывают в красках для всяких каталогов мебельных магазинов, со специальной подписью: "Это не копия, и не репродукция. Это наш образец обстановки, которую вы можете заказать только у нас по своему вкусу". Большое спасибо, - сказал я. - Мне без сливок. Только сахару. А ведь все это на вас непохоже, - сказал я.

- Что именно? - спросила она.

- Эта комната. Ваш дом. - Но почему-то я сперва даже не поверил, что я правильно ее услышал:

- Это не я. Это мой муж.

- Простите, не понял, - сказал я.

- Обстановку выбирал мой муж.

- Флем? - крикнул я. - Флем Сноупс? - А она смотрит на меня без удивления, без испуга: без всякого выражения, просто ждет, когда кончится эта вспышка: и не только от Маккэррона унаследовала Линда такие глаза, у нее только цвет волос был целиком от него. - Флем Сноупс! - повторил я. Флем, Флем Сноупс!

- Да. Мы съездили в Мемфис. Он точно знал, чего хочет. Нет, это неверно. Он еще не знал. Он только знал, что ему что-то нужно, что он должен что-то иметь. Вы меня понимаете?

- Понимаю, - сказал я. - Очень хорошо понимаю. Вы поехали в Мемфис.

- Да, - сказала она. - И вот для чего: надо было кого-то найти, кто мог бы ему сказать, что именно надо купить. Он уже знал, в какой магазин заехать. И он сразу у них спросил: "Если человек у вас ничего не собирается покупать, сколько вы с него возьмете за то, что он с вами поговорит?" Понимаете, тут он не торговлей занимался. Когда ведешь торговлю, скотом или земельными участками, чем угодно, то тут можно торговаться, а можно и не торговаться, все зависит от обстоятельств; никто вас не заставляет покупать или продавать; перестали торговаться, расстались - и можете остаться при своем, как вначале. А тут было не то. Ему надо было что-то получить, и он знал, что ему это необходимо: только он еще не знал, что именно, так что ему приходилось не только зависеть от хозяина магазина, ждать, что он ему подскажет, но он еще зависел и от честности того, кто ему продаст все, что ему надо, потому что он не знал ни цен, ни стоимости этих вещей, а знал только одно: ему это необходимо. Вы и это понимаете, да?