Уильям Фолкнер - Город

- И Владимир тоже? - сказала она.

- Да нет, Рэтлиф, - сказал я. Потом сказал: - Погодите! - Потом сказал: - Владимир? Вы говорите - Владимир? В.К. Неужели его зовут Владимир?

И тут она совсем затихла, даже руки на коленях, похожие на сонные существа, дышавшие своей особой жизнью, теперь совсем стихли.

- Я не хотела выдавать его, - сказала она.

- Да, - сказал я. - Понимаю: никто на свете не знает, что его зовут Владимир, разве человек по имени Владимир посмеет надеяться, что сможет заработать на жизнь, продавая швейные машины или еще что-нибудь в нашем деревенском штате Миссисипи? Но вам он все рассказал: открыл тайну, которую скрывал, как скрывают незаконное рождение или безумие в семье. Почему? Нет, не отвечайте. Разве я не знаю, почему он вам все рассказал? Разве сам я не вдохнул однажды одуряющий запах того же напитка? Ну, рассказывайте. Я не выдам. Владимир К. Что значит К.?

- Владимир Кириллыч.

- Владимир Кириллыч, а дальше? Не Рэтлиф? Ведь "Кириллыч" это только отчество. У всех русских отчества кончаются на "ич" или "овна". Это значит чей-то сын или дочь. Так как же была его фамилия, до того как он стал Рэтлифом?

- Он сам не знает. Его пра-пра-прадедушка, шесть или восемь, а то и десять поколений назад, был... как это, не лейтенант, а вроде...

- Прапорщик?

- ...в британской армии, которую победили во время революции...

- Ага, - сказал я. - При Бергойне. При Саратоге.

- ...и его отправили в Виргинию и забыли, а Вла... этот прадед, удрал. Конечно, его скрыла женщина, девушка, спрятала, кормила. Но она свою фамилию писала "Рэтклифф", и они поженились, родился сын, или сначала родился сын, а потом они поженились, во всяком случае, он научился говорить по-английски, стал фермером в Виргинии. И его внук все еще писал свою фамилию через "к", и звали его тоже Владимир Кириллыч, хотя никто об этом не знал, и он приехал в Миссисипи вместе со старым доктором Хэбершемом, с Александром Холстоном и Луи Гренье, и они основали Джефферсон. Только он уже писался не "Рэтклифф", а так, как сейчас, но одному из сыновей всегда дают имя "Владимир Кириллыч". Конечно, вы правы, с таким именем трудно надеяться заработать на жизнь в Миссисипи.

- Нет, - сказал, нет, крикнул я. - Погодите. Это неверно. Мы оба не правы. Все совершенно наоборот. Если бы все знали, что его на самом деле зовут Владимир Кириллыч, он давно стал бы миллионером, потому что любая женщина, в любом месте, покупала бы у него, меняла бы, выторговывала все, что он продает. А может быть, так оно и есть? - сказал, нет, крикнул я. Может, они знают? Ну, хорошо, - сказал я. - Договаривайте.

- В каждом поколении обязательно есть это имя, потому что Вла... В.К. говорит, что оно приносит счастье.

- Вот только против Флема Сноупса оно не подействовало, - сказал я. - В ту ночь, когда он схлестнулся с Флемом Сноупсом в саду, в усадьбе Старого Француза, после вашего возвращения из Техаса... - Ну, ладно, - сказал я. Значит, все вышло потому, что отца нельзя ненавидеть.

- Он для нее много делал. То, чего она и не ждала, о чем никогда бы не попросила. То, что доставляет удовольствие девочкам, будто он угадывал ее мысли, прежде чем она сама успевала подумать. Дал мне денег, отправил нас обеих в Мемфис, - покупать ей к выпуску всякие вещи, - и не только платье для выпуска, но и настоящее бальное платье, массу летних вещей, целое приданое. Он даже попытался... он предложил, - словом, сказал ей, что устроит - хочет устроить пикник для всего ее выпуска, но она отказалась. Понимаете? Для нее он был отцом, хотя и стал ее врагом. Вам понятно? Та, что просила его: "Ну, пожалуйста", - принимала от него платья, а та, что говорила: "Ты не можешь мне помешать", - отказалась от пикника.

А в то лето он дал мне денег и даже сам заказал нам места в отеле на берегу моря, - может быть, вы помните...

- Помню, - сказал я.

- ...на целый месяц, чтобы она могла купаться в море, встречаться с молодежью, с молодыми людьми; он так и сказал: с молодыми людьми! А когда мы вернулись, осенью, она поступила в пансион, и он стал выдавать ей карманные деньги. Трудно поверить, правда?

- Нет, я верю, - сказал я. - Рассказывайте.

- Много денег, больше, чем ей было нужно, необходимо, слишком много для семнадцатилетней девочки, особенно тут, в Джефферсоне. Но она их брала, хотя ей эти деньги были не нужны, и в пансион ходила, а это ей тоже было ни к чему. Потому что он был ей отцом. Вы этого не забывайте. Будете помнить?

- Рассказывайте, - сказал я.

- Это было осенью и зимой. Он дарил ей много вещей - платья, совершенно ненужные, лишние для семнадцатилетней, тут, в Джефферсоне. Наверно, вы и это заметили; даже меховую шубку хотел выписать, но она сказала - не надо, вовремя отказалась. Понимаете, тут в ней снова заговорило прежнее: ты не можешь мне помешать, ей надо было хоть изредка напоминать ему, что она его считает виноватым: она могла принимать подарки как дочь, но не подкуп от врага.