Уильям Фолкнер - Непобежденные

-- Двадцать второго июля, -- сказала бабушка.

-- Да, мэм, -- сказал Ринго.

Бабушка присела перед картой на чурбак. Оконная эта шторка одна только и нашлась у Лувинии; карту на ней нарисовал Ринго. Отец прав: Ринго смышленей меня -- он даже рисовать наловчился, хотя в тот давний раз, когда Люш учил меня писать свое имя печатными буквами, Ринго и не сел к нам, отмахнулся; но рисовать стал моментально, стоило ему лишь взять перо в руки, -- а ведь, как он сам признает, к рисованию у него нет склонности; но кому-то ж надо было сделать эту карту. А где врисовать города, показала ему бабушка. Она же и записывала меленько, как в нашу поваренную книгу, своим бисерным почерком у каждого города: полковник, или майор, или капитан такой-то; полк или эскадрон такой-то. И пониже: 12, или 9, или, скажем, 20 мулов. А четыре города вместе с записями она кругло обвела красно-лиловым соком лаконоса и в каждом таком круге написала дату и слово "Исчерпано" крупными четкими буквами.

Смотрят на карту; свет из окна падает на седую бабушкину голову; Ринго наклонился, смотрит сверху. За прошедшее лето он вырос, он теперь выше меня -- возможно, от развивающих тело разъездов по краю; все время он ездит верхом, выведывает о прибытии свежих полков с мулами; а на меня теперь смотрит снисходительно, как бабушка, -- точно он не мне, а ей ровесник.

-- Мы тех двенадцать продали всего только в июле, -- говорит бабушка. -Итого остается лишь семь. И на четырех, ты сказал, клейма.

-- Июль давно прошел, -- говорит Ринго. -- Теперь октябрь. Они уже не помнят. Да вы глядите сами... -- Он ткнул пальцем в карту. -- Мы этих вот четырнадцать взяли двенадцатого апреля в Мэдисоне, отправили в Мемфис и продали, а третьего мая вон тут в Каледонии{28} снова взяли всех четырнадцать плюс еще троих.

-- Но Каледония и Мэдисон разделены четырьмя округами, -- говорит бабушка. -- А Моттстаун{29} от Оксфорда всего в нескольких милях.

-- Ну и что, -- Ринго ей. -- Эти янки так заняты завоеванием, что не станут и присматриваться к плевому десятку или дюжине каких-то мулов. А если и признают этих мулов в Мемфисе, так уж это Эба Сноупса забота.

-- Мистера Сноупса, -- поправила бабушка.

-- Ладно, -- сказал Ринго. Посмотрел на карту. -- Девятнадцать голов, и меньше двух суток пути. Всего сорок восемь часов -- и они у нас в загоне.

Бабушка поглядела на карту.

-- По-моему, так рисковать нам не следует. До сих пор мы были удачливы. Чересчур удачливы, быть может.

-- Девятнадцать голов, -- сказал Ринго. -- Четырех в загон, а пятнадцать снанова продать янкам. Чтоб уж ровно двести сорок восемь конфедератских мулов вернуть с процентами и денежной лихвой.

-- Не знаю, как и быть, -- сказала бабушка. -- Надо подумать.

Бабушка сидит тихо у карты, а Ринго не то чтобы нетерпеливо или терпеливо, а просто ждет, стоит на свету из окна, худой и выше меня ростом, и почесывается. Потом ногтем правого мизинца ковырнул у себя в передних зубах, поглядел на ноготь, цыкнул сквозь зубы и сказал:

- Пять минут уже продумали.

Повернул чуть голову ко мне:

-- Доставай перо с чернилам.

Бланки хранятся у них под той уке половицей, где и карта и жестянка. Не знаю, как и где Ринго раздобыл их. Но однажды вечером привез около сотни служебных бланков, и сверху на них напечатано: "Вооруженные силы Соединенных Штатов, Теннессийский военный округ". И тогда же привез эти чернила и ручку; я подал ему их, и теперь на чурбак сел уже он, а стояла над ним бабушка. У бабушки так и остался тот первый документ -- приказ, оформленный для нас полковником Диком в прошлом году в Алабаме, -- она хранит его в той же самой жестянке, и Ринго теперь до того навострился копировать писарской почерк, что сам полковник Дик, по-моему, не смог бы распознать подделку. Остается только вписывать нужный полк и то или иное число мулов, заранее высмотренных и одобренных Ринго, и ставить подходящую генеральскую подпись. Сперва Ринго непременно порывался давать подпись главнокомандующего Гранта -- или президента Линкольна, коль скоро бабушка уже не разрешает Гранта. Она не сразу уяснила себе, что, на взгляд Ринго, нам, сарторисовцам, вести дела с кем-либо пониже главнокомандующего значит ронять себя перед янки. Но и Ринго понял наконец, что бабушка права, что надо всякий раз подумать, подпись какого генерала ставить и каких реквизировать мулов. Теперь у нас в ходу генерал Смит, с которым Форрест каждый день сражается на мемфисской дороге; и Ринго никогда не забывает вставить про недоуздки, про веревку.