Уильям Фолкнер - Огонь и очаг

- Хотите, чтобы я ответил? - спросил Лукас.

- Нет! - с бешенством сказал Эдмондс. - Садись в машину.

Когда они приехали в город, улицы, ведущие к центру, и сама площадь были забиты народом, машинами и телегами; над зданием федерального суда в ясном майском небе трепетал флаг. Следом за Эдмондсом он, Нат и Джордж двигались сквозь толпу на тротуаре, и с обеих сторон на них смотрели лица знакомые люди с их плантации, с других плантаций на речке или по соседству, тоже приехавшие в город за семнадцать миль, но без надежды попасть в зал суда, а для того лишь, чтобы постоять на улице и увидеть, как они пройдут, и люди, известные только понаслышке: богатые белые адвокаты, судьи, начальники, которые переговаривались, не вынимая изо рта своих важных сигар, - сильные и гордые мира сего. Они вошли в мраморный вестибюль, тоже полный народу, гудевший от голосов, и тут Джордж в своих воскресных туфлях с твердыми каблуками зашагал не так уверенно. Лукас вынул из кармана толстый захватанный документ, все эти три недели пролежавший под секретным кирпичом в очаге, и дотронулся им до руки Эдмондса: бумага, изрядно толстая, изрядно захватанная, развернулась, однако, сама собой при этом прикосновении, туго и вместе с тем охотно раскрылась по замусоленным сгибам, явив между титулом и печатью, посреди писчей судорожной тарабарщины, натолканной рукою безымянного стрикулиста, те несколько слов, которые Лукас удосужился прочесть: {Джордж Уилкинс, Натали Бичем} и число октября месяца прошлого года.

- Это что же? - сказал Эдмондс. - Она у тебя все время лежала? Все три недели? - Но лицо под его разгневанным взглядом было по-прежнему непроницаемым, чуть ли не сонным.

- Покажьте судье Гоуэну, - сказал Лукас.

Он, Нат и Джордж тихо сидели на жесткой деревянной скамье в маленьком кабинете, а пожилой белый - Лукас знал его, не знал только, что он помощник пристава, - жевал зубочистку и читал мемфисскую газету. Потом дверь приоткрыл молодой, проворный, слегка забегавшийся белый в очках, блеснул очками и пропал; потом следом за старым белым они опять прошли через мраморный гулкий вестибюль, гудевший от голосов и медленных шагов, и опять, когда поднимались по лестнице, на них смотрели лица. Они прошли через зал суда без остановки и опять вошли в кабинет, только побольше, побогаче, потише. Там сидел сердитый мужчина, Лукасу неизвестный, - федеральный прокурор, приехавший в Джефферсон всего восемь лет назад, когда сменилось правительство{3}, а Лукас стал реже наведиваться в город. Зато здесь же был Эдмондс, а за столом сидел еще один, которого Лукас знал, - этот и ним приезжал еще при старом Касе, сорок, пятьдесят лет назад, и жил неделями, перепелятничал с Заком, а Лукас им лошадей держал, когда собаки стойку делали и белые слезали стрелять. Дело разобрали мигом.

- Лукас Бичем? - сказал судья. - Средь бела дня выставил на заднем крыльце сто двадцать литров виски и самогонный аппарат? Чушь.

- А вот нате вам, - сердитый развел руками. - Я сам об этом узнал, только когда Эдмондс...

Но судья его не слушал. Он сидел, повернувшись к Нат.

- Девушка, поди сюда, - сказал он.

Нат подошла. Лукас видел, что она дрожит. Она казалась маленькой, худой, как хворостинка, - девочкой; восемнадцатый год всего, младшая у них, последняя - на склоне лет родила ее жена, не только своих лет, порою думал Лукас, но и его тоже. Слишком молода для женитьбы, для всех неприятностей, которые надо вытерпеть женатым людям для того, чтобы состариться и узнать вкус и радость покоя. Печка, новое крыльцо, колодец - это еще не все.

- Ты дочь Лукаса? - спросил судья.

- Да, сэр, - раздалось в ответ ее высокое, мягкое, напевно сопрано. Меня зовут Нат. Нат Уилкинс, жена Джорджа Уилкинса. У вас в руках бумага про это.

- Вижу, - сказал судья. - От октября прошлого года.

- Да, сэр судья, - сказал Джордж Уилкинс. - Она у нас с прошлой осени, когда я хлопок свой продал. Мы поженились, только она ко мне не захотела переехать, покуда мистер Лук... ну, я, значит, не сложу печку, крыльцо не починю и колодец не выкопаю.

- Теперь ты это сделал?

- Да, сэр судья, - сказал Джордж. - Денег на это я набрал, теперь осталось всего ничего, только за топор за лопату взяться.

- Понятно, - сказал судья. - Генри, - обратился он к другому старику, тому, что с зубочисткой. - Где у тебя это виски? Можешь его вылить?

- Да, судья.

- И оба аппарата можешь уничтожить, разломать как следует?

- Да, судья.

- Тогда очисть мне помещение. Убери их. Хотя бы этого шута широкоротого убери.