Жорж Экоут - Из мира «бывших людей»

Мой чиновник не подозревал никогда о страдании моей совести.

Из приличия я вставлял громко, время от времени, вежливое и стереотипное слово, достаточно банальное; я делал вид, с целью одобрить его речи, что я с ним одного мнения.

Он не подозревал вовсе, что по мере того, как он действовал в качестве Филистимлянина и фарисея , странная жалоба диссонировала, создавала разногласия во мне, точно целый заряд из безграничного числа куплетов, в которые я вкладывал слёзы и кровь, поцелуи и смех, скрежет зубов и судорожные вспышки.

– Вы знаете Кампину… Вы увидите её сейчас, она повсюду одинакова, заявил мой хозяин. Я всегда спрашиваю себя, что художники находят в ней столь редкого и красивого! Равнина и горизонт… Пф! А какие люди, какой народ!

– Было бы трудно объяснить вам очарование, которое подобные опустошённые уголки, вызывают у некоторых душ! осмелился я заметить вежливо, делая вид, что привожу смягчающие обстоятельства.

После обеда, когда мы вышли и мой чиновник повёл меня по направлению к этому посёлку негодяев, эти наклонности увеличивались перед общим жалким оттенком пейзажа и дурно одетым и грязным, однако, очень здоровым телом настоящих деревенских жителей. Мой рифмованный и размеренный монолог делался по очереди возбуждённым и саркастическим, сообразно с тем, беседовал ли я мысленно с париями или подавал реплику презирающему их человеку. Моя душа стремилась по направлению к Нинду в сильных порывах, как молитвы, а иногда, напротив, она отдавалась ужасной карикатуре на рассудительные мнения моего спутника.

Какую дорогу и какие перипетии мы узнали в это воскресное послеобеденное время, среди чёрных деревьев и под тёмным небом! Какая обстановка для кровавых страстей!

И потом, – этот ужасный анахронизм, – общество человека, который не понимает вовсе мучительной природы, среди которой он меня водил!

Мы проходили мимо большой лужи. Над нею каркали вороны; камень, который бросил в них мальчик, скрывавшийся в лесу, заставил как бы зарыдать эту воду.

– Не целил ли он скорее в нас, хорошо одетых прохожих, чем в чёрных птиц? сказал чиновник не без страха.

– Это очень возможно.

Оправившись от минутного страха, он заговорил в поучительном тоне о сухости и бесплодии страны:

– Река Диль, однако, недалеко, а канал тем более: нельзя объяснить себе происхождение этого песка, который не может быть наносным. И так как я не мог дать ему никакого научного объяснения, я замолчал.

– Что если мы вернёмся к разговору об обитателях страны? предложил я, всегда интересовавшийся прежде всего людьми и восторгавшийся обстановкой только потому, что там сосредотачивается столь интересный народ.

– Как я вам уже говорил, почти все мужчины, даже молодые люди этого уголка Нинда посажены в тюрьму в настоящее время.

– А их нравы? спросил я.

– Ужасны! Как вы хотите, чтобы это было иначе?

Я скорчил гримасу.

– Жандармы из Гахта отправляются сюда только в большом числе… Они должны опасаться.

– И мы поступили бы так же…

Это странное чрезмерное возбуждение мозга, в котором, можно было бы сказать, укоренилась моя сильная любовь к этим отбросам нашего мира, только усиливалось при приближении к Нинду.

Первые, кого мы встретили, были маленькие сборщики сосновых шишек, которые они увозили на тачках.

Они сидели на ручках; единственный шум, который присоединялся к шуму наших шагов происходил от прыжков белки. Дети, красивые, несмотря на их грязный вид, следили за прыжками животного с хитрым или лениво кошачьим взглядом; их глаза с длинными ресницами вздрагивали, соразмерно с движениями животного.

Вздохнув, они поднялись, вытягиваясь.

Они поправили помочи на своих плечах прежде чем взяться за ручки тачки… Через минуту, колесо снова начало скрипеть в колее…

– Отродье воров! сказал мне мой спутник.

В то время, как я находил их из всего пейзажа самым умным элементом…

И вся чувствительная сторона моей души пришла в волнение; это был прилив братских мыслей, какой-то водоворот трепетных сердечных излияний, с большим трудом подавлявшихся мною.

При входе в Нинд мы наткнулись на группу юношей, сидевших на одном из возвышений дюн.

– Послушайте! замечает чиновник с каким-то разочарованием, они не все в тюрьме!

Ах, я готов был его задушить в эту минуту.

Красивые юные мальчики! Два брюнета и один блондин, одетые в мои любимые бархатные панталоны, подобно моим брюссельским друзьям! На них были тёмно-синие передники, с большими складками, собранными на спине и придававшими им неуклюжий и толстый вид. Мне представлялись эти ещё непорочные передники, оскверняющиеся впоследствии драками, любовными похождениями и оргиями.