Уолдо Фрэнк - Смерть и рождение Дэвида Маркэнда

- Нет.

- Тогда я потороплюсь с ужином.

Она повернулась к плите. Гарольд своим коренастым телом преградил ей путь. Его глаза были на одном уровне с глазами матери.

- К черту ужин! Ты слышала, что я тебе сказал?

- Я не глухая, Гарольд.

- Ну и что же? Бросишь ты туда ходить или нет?

- Нет, не брошу.

- Я заставлю тебя! - Мальчишеский гнев исказил его лицо.

- Не знаю, как тебе это удастся. И почему ты на этом настаиваешь? Дэвид Маркэнд сюда больше не приходит, как ты просил. Но ты же не запретишь мне выходить из дому или ходить, куда хочется.

- Ты мне мать, и я имею право требовать. Нечего тебе стряпать для этого человека, словно он твои муж. Ты не поденщица. Стыд, позор! Проводишь там все вечера. Весь город говорит об этом.

- Не говори мне о стыде и позоре. _Своей_ жизни я не стыжусь.

Он понял намек на отца. Никогда он не слышал от нее доброго слова об отце... ни доброго, ни злого... она никогда не связывала свою жизнь с его отцом или с ним самим.

- Что же, ты думаешь, мне это приятно, что ты ходишь туда и что все говорят об этом?

- Мне очень жаль, - тихо сказала она, - мне очень жаль, что ты так к этому относишься.

Ее мягкость взбесила его. Он сжал кулаки, губы его задрожали.

- Я тебя заставлю! - он подошел ближе. - Я тебя заставлю!

Она увидела его кулаки и содрогнулась.

- Не смей!

Он отступил, смутно поняв, что ее страху много лет, больше, чем ему самому, и в этом страхе снова угадал намек на отца.

Ее вспышка остыла. Она отошла к столу и села.

- Слушай! - сказала она. - Все это уже давно накипало, и хорошо, что прорвалось наконец. Я тебе хочу сказать, Гарольд, что в мою жизнь я тебе вмешиваться не позволю. Живи своей жизнью.

...Позволь вмешаться! О, позволь мне быть ближе к тебе!..

- Я и не вмешиваюсь, покуда ты живешь, как порядочная женщина.

- Покуда я сижу в своем кресле, сложа руки. Покуда я ничего не делаю. Из года в год, изо дня в день...

- Мама!..

- Говорю тебе - оставь меня в покое. Смотри, Гарольд, оставь меня в покое.

- Ты что, влюблена в этого бездельника? - Злобу в его голосе охлаждала усмешка, та самая усмешка, с которой Сэмюель Гор сказал: "Ах, так тебе знакома страсть?"

- Вот что я тебе скажу... - Дебора обеими руками крепко ухватилась за угол стола. - ...не испытывай ты моей любви к тебе.

- Ты меня не любишь. Ты меня никогда не любила.

- Я тебя любила.

- Лжешь!

- Я не лгу, Гарольд. Но мы чужие. Когда ты вот такой, как сейчас, - мы чужие.

- Ты лжешь! Ты никогда меня не любила, оттого что ты ненавидела отца. Вот почему мы чужие.

Она молча на него посмотрела.

- Попробуй сказать, что это не так! - Он почти плакал. - Не смеешь? Если ты меня любишь, почему же ты не можешь сказать?

Взгляд, которым она смотрела на сына, стал еще суровее, потому что она знала, что любит его и вместе с тем должна его ненавидеть.

Он подошел и перегнулся через стол.

- Иди ко всем чертям! Поняла? Я все знаю. Конечно, я - настоящий сукин сын. А разве может быть иначе? Посмотреть только на мою мать... - Он засмеялся.

- Гарольд! - резко сказала она. - Ступай в свою комнату. Умойся. Переоденься, как я тебе велела. И приходи ужинать. Я приготовила тебе вкусный ужин.

Он пристально взглянул на нее; потом повернулся и вышел. Придя в свою комнату, он навзничь бросился на постель.

Часом позже мать отворила его дверь. Маленькая комната полна была лунного света. Гарольд спал лицом вниз, подогнув ноги и закинув руки за голову, как спят маленькие дети. Дебора долго стояла в дверях. Она чувствовала, что любит его. - Теперь, снова обратив его в ребенка, - с горьким упреком сказала она себе, - ты снова его любишь. - Глаза ее наполнились слезами, потому что велика была горечь упрека. Губы сурово сжались, и, прикрыв за собой дверь, она пошла прочь.

Гарольд проспал всю ночь. Проснувшись утром и увидев себя одетым, он все вспомнил. Его тело наполнилось великой ненавистью к Дэвиду Маркэнду, вытеснившей его страх перед матерью, его обиду. Эта ненависть, которая заполняла его целиком, делала его мужчиной. Он встал, снял рубашку, смочил лицо и грудь холодной водой и выскользнул из дому.

Птицы пели, ноги его ступали по росе, на деревьях лежал еще предутренний туман.

Дэвид Маркэнд стоял во дворе и обливался холодной водой из ведра. Он увидел, как Гарольд поднимается по ступеням, и понял: что-то случилось. Он прикрылся полотенцем.

Мальчик остановился шагах в десяти от него.

- Я пришел сказать, что я больше не позволю матери вести ваше хозяйство. - Он с трудом находил слова. Проще было бы драться, чем разговаривать; но то, что Маркэнд стоял перед ним голый, обезоружило его. - Я пришел сказать, чтобы вы объявили моей матери, что она больше вам не нужна. Если вы не сделаете, как я говорю, я изобью вас.