Уолдо Фрэнк - Смерть и рождение Дэвида Маркэнда

- Грязная история, - сказал он. - Все вы знаете этого Маркэнда, который в мае прикатил сюда из Нью-Йорка...

- В конце апреля, - уточнил Лоусон. - Это я привез его в Клирден...

- ...и поселился в доме своей покойной мамаши, за какой надобностью никому не известно. Впрочем, нас это не касается. И хоть все это было довольно странно, никто из нас не считал себя вправе вмешиваться в его дела. Дом принадлежит ему. И Маркэнд - нью-йоркский житель, человек, говорят, состоятельный и солидный.

- Вы хотите сказать - был состоятельным и солидным, - возразил Дейган. - Я почуял, что дело неладно, как только первый раз...

- Его отец был ничтожеством, - перебил его Хейт. - Играл на скрипке. А мать ни разу не переступила порога церкви.

- Я хотел сказать вот что... - продолжал Дейган (очевидно было, что весь разговор ведется по заранее составленному им и Демарестом плану). Демарест говорит, что Маркэнд состоятельный и солидный человек, а я утверждаю, что его дядя дал ему место в своем табачном предприятии. И пока дядя был жив, он занимал это место. Можете догадаться, почему он держался там, если я вам скажу, что, как только дядя умер, его в два счета выкинули вон.

Остальные выслушали эту новость серьезно и внимательно, точно врачи на консилиуме, устанавливающие диагноз пациента.

- Вы хотите сказать, - спросил Демарест, - когда этот самый Маркэнд явился сюда, он был безработным?

- Наверно, спасался от кредиторов, - заметил Хейт.

Лоусон встал, пустил струю табачного сока в мраморный камин и снова сел.

- Ну вот, - продолжал Демарест, - на прошлой недели пришлось мне услышать о кой-каких делах Маркэнда здесь, в Клирдене. Не забудьте, что город весь должен быть перестроен заново и что всякий скандал вряд ли повысит цепы на земельные участки. Вот почему то, что я узнал, мне сильно не нравится.

Лицо Дейгана сморщилось, как морда бульдога, приготовившегося к нападению.

Сэм Хейт просунул палец под безукоризненной белизны крахмальный воротничок (несмотря на жару, он был в своем неизменном черном сюртуке); у него была сухая кожа, и он беспрестанно смачивал губы кончиком языка.

- Он только два письма получил, как приехал, - доложил Вилли Ларр.

- На днях, - продолжал Демарест, - приходил ко мне Гарольд Гор, сын старого Сэмюеля Гора. Парнишка с горя совсем спятил. Оказывается, уже больше месяца его мать ходит по ночам в дом к Маркэнду и спит там.

Эту весть собравшиеся приняли в полном молчании.

- Мальчишка... боюсь я, как бы он не натворил беды.

- А это, - сказал Дейган, - будет беда для всего Клирдена.

- У нашего города незапятнанная репутация, - возмутился Хейт, - мы не потерпим прелюбодеяния.

- Откровенного прелюбодеяния, - добавил Вилли Ларр, который жил с тридцатидвухлетней незамужней племянницей Хейта.

- Все это так, - вздохнул Лоусон. - Только что вы можете сделать? Дом принадлежит ему, а она, вы сами говорите, вдова. Если вы накроете их как-нибудь ночью, выйдет скандал.

- Нужно устроить так, чтоб обошлось без скандала, - сказал Демарест. Они делают вид, будто она туда ходит стряпать.

- Это облегчает дело, - оживился Дейган. - Мы найдем Маркэнду другую стряпуху.

- А что, если он своей доволен? - спросил Лоусон.

- Будь проклят я, если он и впредь будет доволен! - проворчал Дейган.

По пути в Клирден Томас Реннард недоумевает, отчего ему так не по себе. Обычно поездка по железной дороге доставляла ему удовольствие. Он все тот же, сын фанатика проповедника с бедной фермы в Огайо, откуда вместе с сестрой бежал в город. В душе его укоренилось внушенное отцом представление о мире, юдоли скорби и тяжелых испытаний, и потому приятно, сидя в плавно идущем поезде, в роскошном спальном вагоне, на мягком диване, глядеть из окна на покоренный им мир. Покой - символ власти; фермы и города, как ни быстро они проносятся мимо, принадлежат ему; он завоевал право на свою часть во всем этом. Но сейчас что-то неладно; защищенный от звуков пульмановский вагон и мелькающий за окном ландшафт не успокаивают его. Дэвид! Он едет в Клирден, чтобы поговорить с Дэвидом, и Дэвид тревожит его. Он понял, что вовсе не знает, зачем едет, о чем будет говорить с Дэвидом. Эта неопределенность сама по себе не смутила бы Томаса Реннарда. Он привык действовать по интуиции; не раз входил он в комнату совещаний или судебный зал, не зная, каков будет его первый ход... и выигрывал. Но он всегда _чувствует_ свой план, даже если не знает его заранее; и незнание вызывает в нем возбуждение, речи его, когда приходит время говорить, звучат пламенно. Что сейчас тревожит Реннарда - это именно отсутствие такого предваряющего чувства; что сейчас тревожит его - это то, что он встревожен. Едет ли он представить финансовый отчет клиенту или убедить друга возвратиться домой? - Маркэнд мне не друг, по он и не обычный клиент. - Кто же он? Клиент, которому Реннард в глаза грозил разорением. Странный клиент. - Ну, пока я еще не разорил его, отчего же мне тревожиться за друга? (Он не друг мне.) Дэвид - умница, но он поступает, как чудак. Вот что не дает мне покоя. Все мы отчасти чудаки. Чудаками были пионеры, пересекшие океан, чтобы искать счастья в пустыне, мы же их сыновья. Чудаками были мой отец и Корнелия. Дэвид будит во мне подавленного чудака... ищет в нем союзника в борьбе против меня... Реннард спорил сам с собой, пытаясь рассуждениями рассеять тревогу; это ему не удавалось.