Ник Хорнби - Слэм

Места для всех не хватало, но никто не ушел. Мы с мамой сидели в ногах, Андреа стояла в дверях, Марк прислонился к стене рядом с дверью. Все молчали, мы все делали вид, что наблюдаем, как Руф сосет, что означало — смотрим на грудь Алисии. Я понимал, что это неважно для мамы и для Андреа, однако если ты парень, тогда это трудно. Я вовсю старался не глядеть на сиськи на курсах, но там это был плакат. А Алисия была настоящая. Это очевидно. Я взглянул на Марка. Он не казался смущенным, но я не мог определить, притворяется он или это так на самом деле. Суть в том, что если смотреть в сторону — а я посмотрел в сторону, чтобы проверить, куда смотрит Марк, — все поймут по взгляду, что у тебя на уме, а это стыднее всего. Так или иначе, ты в конечном счете чувствуешь, что делаешь что-то не так.

— Он беспокойный сейчас, — сказала Алисия. — Думаю, народу кругом многовато.

— Я подожду снаружи, — ретировался Марк. Я понял, что ему надоело рассматривать потолок. Мама и Андреа как будто не услышали слов Алисии.

— Я тоже, — присоединился я.

— Тебе уходить не надо, — возразила Алисия. — Ты здесь живешь.

Мама ничего не сказала, но я видел, что она как раз об этом размышляет. Очевидно, она не подумала о том, что Алисия намекнула всем, кто должен уйти, а кто остаться.

— Я сказала, ТЫ ЗДЕСЬ ЖИВЕШЬ, — повторила Алисия.

— Я тоже, — ответила Андреа.

— Не здесь, — возразила Алисия. — Не в этой комнате.

— Сэм тоже здесь не живет, — вмешалась моя мама. — Он просто переехал сюда на время.

— Я думаю, Алисия хочет сказать, чтобы вышли все, кроме меня.

— И Руфа, — добавила Алисия детским голоском.

— Я понимаю намеки, — наконец произнесла моя мама, и это выглядело забавно, потому что как раз намека-то она не поняла и сейчас вынуждена была в этом признаться. — Позвони мне потом, — добавила она и поцеловала меня в щеку.

И мама с Андреа вышли и закрыли за собой дверь.

— Ну вот, — сказала Алисия, — вот мы, Руф. Мама и папа. Вся семья в сборе.

И она засмеялась. Она была возбуждена. Мой завтрак стал медленно подниматься из желудка, как будто он собрался домой, к маме и Марку.

Я взял с собой немного вещей, только пару пакетов с джинсами, футболками и нижним бельем. Я принес с собой, правда, плакат с ТХ, и сразу понял, что это было ошибкой, едва положил его на кровать.

— Что это?

— Что?

— На кровати.

— Это?

— Да.

— Ну просто, знаешь... Он как, хорошо сосет?

— И да и нет — я не знаю.

— Чего не знаешь?

— Не знаю, что это. Это плакат?

— Это просто...

Я уже спрашивал ее, как Руф сосет. Больше мне нечего сказать, кроме того, что она хотела знать.

— Мой плакат с Тони Хоуком.

— Ты хочешь повесить его здесь?

— М-да, здесь... Я не подумал об этом.

— Тогда зачем ты его принес?

Что я мог ответить? Я никогда не посвящал Алисию в то, что разговариваю с Тони Хоуком. Она до сих пор этого не знала. А этот день, когда я переехал к своей подруге и сыну, уж точно не годился для того, чтобы признаваться ей.

— Мама грозилась выкинуть его, если я съеду. Я положу его под кровать.

И плакат оставался именно там, кроме тех случаев, когда я нуждался в нем.

Я проснулся в середине ночи. Это была не моя собственная постель, кто-то еще был рядом со мной, и плакал ребенок.

— Ох, блин! — Я узнал голос. Это была Алисия.

— Твоя очередь, — сказала она.

Я промолчал. Я не мог врубиться, где, когда и что означает «твоя очередь». Мне снились скейтинговые состязания в Гастингсе. Мы катались по ступенькам отеля, в котором я останавливался.

— Сэм, — сказала она, — вставай! Он проснулся. Твоя очередь!

— Хорошо, — сказал я.

Я знал теперь, что значит «моя очередь», и представлял себе, где и когда. Руфу было три недели. Мы не могли уже припомнить, когда это его с нами не было. Каждую ночь мы засыпали так, будто не спали месяцами. Каждую ночь мы просыпались через час, два или, если везло, через три и не представляли, где мы и откуда крик, и снова пытались все вспомнить. Это было странно.

— Он не хочет есть, — сказала Алисия. — Он ел час назад, у меня ничего не осталось. Значит, его надо перепеленать или сменить подгузник. Мы не меняли ему подгузник несколько часов.

— Я в этом путаюсь, — сказал я.

— Ты делаешь это лучше меня.

Это было правдой. И то, и другое. Я путался в этом, но делал это лучше, чем Алисия. Мне нравилось делать что-то лучше, чем Алисия. Я как будто держал в уме, что вообще-то она лучше меня, но она не может затянуть подгузник достаточно плотно, и моча и какашки Руфа просачиваются на его комбинезон. Я лежал, чувствуя удовлетворение от этой мысли, а потом опять начал погружаться в сон.