Оливер Голдсмит - Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке

Я знал, что он существо безобидное и смешное, а потому не мог ответить холодностью на его приветливость. Дальше мы пошли вместе-, точно были век знакомы, и не замедлили обсудить все темы, служащие лишь вступлением к серьезной беседе.

Однако странности его нрава не замедлили дать себя знать: он раскланивался со всеми хорошо одетыми встречными, которые, судя по тому, как они отвечали на эту любезность, по-видимому, знать его не знали. Время от времени он доставал записную книжку и у всех на виду что-то важно и озабоченно записывал. Так мы дошли до конца аллеи; его чудачества меня бесили, и я не сомневался, что кажусь смешным не менее, чем он сам.

Когда мы достигли ограды, мой спутник воскликнул с необычайной горячностью:

- Черт возьми, в жизни не бывал в таком безлюдном парке! Ни души за весь вечер! Не с кем даже словом перемолвиться!

- То есть как это "ни души"? - раздраженно перебил я. - А эта толпа, которая потешается над нами?

- Дорогой мой, вы, я вижу, удручены этим обстоятельством? - возразил он с величайшим добродушием. - Черт возьми, когда свет смеется надо мной, я в свой черед смеюсь над светом. И мы квиты! Лорд Треплоу, креол Билл Спесивли и я иной раз любим повалять дурака: уж тогда чего только мы не говорим и не делаем шутки ради! Но вы, я вижу, человек серьезный! И если вы предпочитаете общество людей серьезных и чувствительных, то милости просим отобедать сегодня со мной и моей супругой. Нет, нет, и слушать не стану никаких отговорок! Я представлю вас миссис Тибс, и вы сами убедитесь, что другой такой дамы Природа не создавала! Она воспитывалась - но это между нами - под надзором самой графини Флиртни. А какой голос! Но ни слова больше. Она непременно нам споет. Вы увидите и мою дочурку Каролину Вильгельмину Амелию Тибс, прелестную крошку! Я прочу ее за старшего сына лорда Пустозвонинга. Говорю это по дружбе только вам. Ей еще только шесть лет, а как она танцует менуэт и играет на гитаре - чудо! Я хочу, чтобы она блистала во всем. Во-первых, я сделаю из нее ученую барышню и сам обучу ее греческому. Я изучаю этот язык, чтобы потом давать ей уроки, но пусть это останется между нами.

С этими словами он схватил меня под руку и, не дожидаясь моего согласия, увлек за собой. Мы шли какими-то задворками и темными переулками, потому что мой спутник, казалось, питал отвращение к людным улицам. Наконец, мы остановились перед дверью жалкого домишки где-то в предместье - по словам мистера Тибса, он выбрал эту резиденцию ради чистого воздуха.

Мы вошли в парадное, которое как будто всегда было гостеприимно открыто, и стали подниматься по старой скрипучей лестнице. Идя впереди и показывая дорогу, Тибс любезно осведомился, люблю ли я красивый пейзаж, на что я ответил утвердительно.

- В таком случае подойдите к моему окну, и перед вами откроется очаровательнейший вид, - сказал он. - Вы увидите корабли и всю окрестность на двадцать миль вокруг, потому что я живу довольно высоко. Лорд Свалкинг хоть завтра же выложил бы за него десять тысяч гиней, но, как я имею обыкновение говорить ему, у меня на мой вид свои виды, и я оставлю его у себя, чтобы друзья меня почаще навещали.

К этому времени мы взобрались на самый верх, как шутливо заметил хозяин, на первый этаж, считая от дымовой трубы. Он постучал в дверь, и чей-то голос спросил: "Кто там?" Мой вожатый сказал, что это он. Но ответ, как видно, не удовлетворил вопрошавшего, и вопрос был повторен. Тогда Тибс ответил погромче, и какая-то старуха опасливо отворила дверь.

Когда мы вошли, Тибс с необычайной церемонностью приветствовал меня под своим кровом, а затем, обратясь к старухе, спросил, где ее хозяйка.

- Известное дело, где, - ответила та, - стирает обе ваши рубахи у соседей. Ведь лохани они больше не дают!

- Какие две рубахи? - воскликнул несколько смущенный хозяин. - О чем говорит эта дура?

- Про что знаю, про то и говорю, - возразила старуха. - Она стирает ваши рубахи у соседей, потому что...

- Тысяча проклятий! - закричал Тибс. - Я не желаю больше слушать твои глупости! Иди и скажи хозяйке, что у нас гость. Проживи эта шотландская карга у меня хоть тысячу лет, она все равно так и не выучится, как положено себя вести служанке, а уж о светских приличиях и манерах и говорить нечего. И вот что удивительно: до меня она служила у члена парламента, моего приятеля, шотландца, человека весьма светского... но пусть это останется между нами. Пока мы ожидали появления миссис Тибс, я имел возможность осмотреть комнату и ее убранство, которое состояло из четырех стульев с продавленными сиденьями, вышитых, как заверил меня Тибс, его супругой, квадратного стола с облезшим лаком, колыбели в одном углу и громоздкого комода - в другом; над камином красовались разбитая пастушка и мандарин без головы, а на стенах развешаны были жалкие картины без рам, писанные, как объяснил Тибс, им самим.