Оливер Голдсмит - Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке

забилось сердце! Я думала дом развалится от этого стука. Под самые

окна подкатила карета с лакеями в прелестных ливреях! У него бездна

вкуса. Маменька все утро трудилась над своей прической, ну а я приняла

его в дезабилье, небрежно и спокойно, как будто его визит меня ни

капельки не взволновал. Маменька изо всех сил старалась быть такой же

degagee {Непринужденной (франц.).}, как я, но от меня не укрылось, как

она покраснела. Право, он обольстительный дьявол. Пока он у нас сидел,

мы смеялись, не переставая. Я никогда еще не слышала столько

забавных шуток. Сначала он принял маменьку за мою сестру, чем

рассмешил ее до крайности, потом принял мой природный румянец за

румяна, чем рассмешил уже меня, а потом вынул табакерку и показал

картинку, и тут мы все трое рассмеялись. В пикет он играет так дурно и

так любит карты и так мило проигрывает, что решительно покорил меня. Я

выиграла целых сто гиней, но зато потеряла сердце, Я думаю, незачем

добавлять, что он всего лишь полковник ополчения {2}.

Остаюсь, любезная Шарлотта, вечно любящей тебя БЕЛИНДОЙ.

Китайская пишет наперснице, своей бедной родственнице, по такому же поводу, и, по-видимому, ей известно, как следует держаться в подобных случаях, даже лучше, чем европейской красавице. Вы долго жили в Китае, и, без сомнения, легко признаете правдивость этой картины, а будучи знакомы с китайскими нравами, сумеете понять все, что имеет в виду эта дама.

ЯЙЕ от ЯОВЫ.

Папенька клянется, что пока он не получит от полковника сто,

двести, триста, четыреста таэлей, он не уступит ему ни одного моего

локона. До чего мне хочется, чтобы мой ненаглядный заплатил папеньке

требуемый выкуп. Ведь полковник считается самым учтивым человеком в

Шэньси {3}. Смогу ли я описать его первый визит! Как они с папенькой

кланялись друг другу, пригибались и то замирали на месте, то начинали

приседать, как отступали один перед другим и вновь сходились. Можно

подумать, что полковник знает наизусть семнадцать книг этикета {4}.

Войдя в зал, он очень изящно трижды взмахнул руками - тогда папенька,

не желая уступать ему, помахал четырежды; после чего полковник

повторил все сначала, и оба они несколько минут с дивной учтивостью

размахивали руками. Я, конечно, оставалась за ширмой и следила за

этой церемонией в щелочку. Полковник об этом знал: папенька его

предупредил заранее. Я все, кажется, отдала бы, лишь бы показать ему

мои крохотные туфельки, но, к сожалению, эта возможность мне не

представилась. Впервые я имела счастье узреть другого мужчину, кроме

папеньки, и клянусь тебе, дорогая моя Яйя, я думала, что три моих души

{5} навеки покинут тело. Как полковник хорош! Недаром его считают

самым красивым мужчиной во всей провинции - так он толст и так невысок

ростом. Но эти природные достоинства весьма выгодно подчеркивал его

костюм, до того модный, что и описать невозможно! Голова у него наголо

обрита, и только на макушке оставлен пучок волос, заплетенных в

очаровательную косичку, которая свисает до самых пят и заканчивается

букетом желтых роз. Не успел он войти, как я тотчас поняла, что он

весь надушен асафетидой {6}. Но его взоры, дорогая моя Яйя, его взоры

просто неотразимы. Он все время смотрел на стену, и я уверена, что

никакая сила не нарушила бы его серьезности и не заставила бы отвести

взгляд в сторону. Учтиво промолчав два часа, он галантно попросил

привести певиц только ради того, чтобы доставить удовольствие мне.

После того, как одна из них усладила наш слух своим пением, полковник

удалился с ней на несколько минут. Я уже думала, что они никогда не

вернутся! Признаюсь, я не видала человека очаровательнее! Когда он

возвратился, певицы вновь запели, а он опять устремил взор на стену,

но через каких-нибудь полчаса снова удалился из комнаты, на сей раз с

другой певицей. Нет, он и в самом деле очаровательный мужчина!

Вернувшись, он решил откланяться, и вся церемония началась заново.

Папенька хотел проводить его до двери, но полковник поклялся, что

скорее земля разверзнется под ним, чем он позволит папеньке сделать

хотя бы один шаг, и папеньке под конец пришлось уступить. Как только

он перешагнул порог, папенька вышел следом за ним, чтобы посмотреть,

как он сядет на лошадь, и тут они снова добрых полчаса кланялись и

приседали друг перед другом. Полковник все не уезжал, а папенька все